означенной убитой дамы горько скорбели о ней и так негодовали, что вознамерились отомстить за свершенное злодейство согласно обычаю той страны; однако, зная, что покончили с их дочерью безродные наемные слуги, недостойные обагрить руки столь благородной и прекрасной кровью, решили преследовать за сие преступление мужа либо по закону, либо иначе, поскольку он зарезал ее не собственноручно и вменить ему в вину было нечего.
Вот, по моему разумению, нелепый и странный закон, оценить который предоставляю я нашим опытнейшим юристам-законоведам, дабы они разобрали, какое преступление следует считать более тяжким – убийство горячо любимой жены своею рукою или же рукою подлого наемника? По этой части я много чего мог бы сказать, однако лучше воздержусь от собственных суждений, полагая их слишком легковесными в сравнении с выводами сих ученейших мужей.
Рассказывали мне, будто вице-король, прознав о замыслах мужа, предупредил любовника, а может, и самое даму; однако же роковое предначертание судьбы все же, к прискорбию, свершилось.
Дама эта приходилась дочерью дону Карлосу д’Авалосу, младшему брату маркиза де Пескайре; вздумай этот последний поступить тем же манером с одною из своих любовниц, коих я знаю, он давным-давно уже лежал бы в могиле.
Знавал я одного мужа, который находился в длительной отлучке, а потому давно не спал с женою; наконец вернулся он как-то ночью домой, радостно предвкушая супружеские утехи, и тут-то слуга-соглядатай донес ему, что супруга в постели не одна, а с милым дружком; тотчас же выхватил он шпагу, заколотил в дверь и, почти взломав ее, бросился на жену в твердой решимости убить ее на месте; правда, сперва намеревался он прикончить любовника, да тот успел выскочить в окно. Делать нечего, приступил он к жене, а та, по случаю любовного свидания, столь дивно разукрасилась и прихорошилась, нарядилась в столь кокетливый чепец и нарядную ночную сорочку, что никогда еще супруг не видал ее более пригожей и соблазнительной; бросившись на колени пред мужем прямо в этом ночном одеянии, дама взмолилась к нему о прощении в весьма трогательных и нежных словах (которые всегда умела найти к случаю), и он, отбросив шпагу, поднял изменницу, а поскольку давно уж не имел с нею дела и изголодался (да и жене, с ее пылкой натурою, возможно, также пришла охота!), то и отпустил ей грех, запер двери, проворно скинул одежду и, обняв жену, улегся с нею вместе в постель, где она и ублажила его заботливо и пылко (уж поверьте, не забыв ни одной из арсенала любовных услад!), так что наутро супруги проснулись самой что ни на есть нежною парой, точно два влюбленных голубка. Вот так же бедный рогоносец Менелай целых десять или двенадцать лет сулил жене своей Елене, что убьет ее, буде она попадет к нему в руки, выкрикивая свои угрозы под крепостными стенами Трои; однако же, взяв город и завладев супругою, вновь так пленился ее красотою, что простил ей измену, возлюбил и заласкал пуще прежнего.
Эдакие вспыльчивые мужья, подобные разъяренным
