ный биржевой аналитик, – кому рассказать, что цены на нефть сохранят волатильность? – некому, никого не волнует чёрное золото, есть новости грандиозней,
и дамы на шпильках с микрофонами наперевес мчат легконогие, будто газели, за ними поджарые операторы скачут вприпрыжку, – будет, будет эфир подобен разорвавшейся бомбе, сенсацию обещает прайм-тайм.
– Гм, – заинтригован Курицын. – Интересненькое дело…
Вот и группа рабочих в оранжевых касках приколачивает к его дому табличку, на табличке надпись, не оставляющая сомнений:
«Здесь жил талантливый литератор»…
– Гм, – смекает Курицын. – Да ведь этого мне и нужно.
Надо заметить: Курицын жаждал славы.
Известности широчайшей настоятельно требовала душа его, чтобы не в узком кругу быть популярной персоной, а везде и повсюду:
в ресторан ли зашёл – там медные трубы ласкают слух и машут руками ему из-за каждого столика посетители, выпей с нами вина, товарищ;
в трамвае ли неожиданно очутился с оказией – и тут вызвал всеобщее оживление;
о вечернем променаде и не говори, шагу не ступишь – юные девушки просят сфотографироваться на его фоне и делают себе селфи, и выкладывают в Instagram…
– словом,
знаменитым мечтал быть Курицын.
Неоднократно, в кипящий бульон добавляя лаврушечки, видел себя, увенчанным лавром, – верил: наступит время…
Вдруг чувствует он: наступило.
Что-то подсказывает ему: Пора.
9-02 – засёк для истории Курицын, отметил в анналах факт и шагнул уверенно в вечность.
Вернее, сейчас шагнёт, через минуточку, вот только доест кашу.
Глава 2
Раньше писали в стол, теперь пишут в сеть, никто не хочет жечь рукописи.
– А зря, – думает Курицын, сочинения современников причиняют ему страдания.
Сам он творит по старинке: черкнул пару строчек и скорей на кухню, за спичками, горят листы ясным пламенем, хорошо.
Одна беда: литературный материал не накапливается.
К двадцати семи годам имел он в своём портфолио на десяток страниц роман (неоконченный) и рассказ «Этнограф Иосиф», – единственный уцелевший в кошмарах аутодафе.
Не единожды Курицын покушался на Иосифа, выхватывал из стола и комкал бумагу, и подносил к огню с бесстрастным лицом…
Но что-то в последний миг отводило руку, всякий раз спасался Иосиф, – видно, сама судьба хранила его для некой миссии – смягчался скорый на расправу литератор, заботливо расправлял бумажечку и клал обратно: авось, пригодится.
Рассказ Курицыну нравился.
И не только ему:
внушительное число профессионалов из самых авторитетных книжных издательств, ознакомившись с текстом, надлежаще его оценивали, и отказывали в публикации с самыми добрыми пожеланиями:
– Желаем вам успехов в поисках издателя, – писали они Курицыну и окрыляли юношу эти послания:
– Мир не без добрых людей, – думал он и, вчитываясь в скупые строки эпистолы, млел от слова «успех», и декламировал его с выражением, и говорил сам себе с нескрываемым уважением:
– Успех моё второе имя… – под ним и зарегистрировался на Самиздате: Успех Успехов.
Создав страничку на сайте, Курицын подвигал туда-сюда ящички письменного стола, в одном из них обнаружил Иосифа, придал ему электронный вид и отправил – к вящей славе своей – в тенета.
Этнограф Иосиф
– Высоченные горы, шапками ледников упиравшиеся в небеса, из-за них мы не видели солнца; ни травинки, ни кустика, – голые камни вершин и эхо бездонных ущелий – вот, что представляла собой наша земля до революции, – выкрикивал со сцены докладчик, мужчина в защитном френче,
и убелённые сединами старцы в высоких бараньих папахах согласно кивали головами:
– Да, да, правильно говоришь, товарищ, было эхо в горах, а трав и кустиков не было.
Вдохновлённый поддержкой публики оратор продолжил, и я – безусый студент-этнограф, путешествующий в дебрях истории, —
– недавней, но совершенно неведомой нам истории, —
я весь обратился в слух.
…весь – за исключением правой руки —
она строчила в блокнот услышанное, не доверяя ценнейшие сведения новомодным штучкам, плотно напичканным в спичечный коробок iPhone…
– Иссиня-чёрные
