белый с голубым костюм химзащиты, уже оборачивалась к ней от тумбочки, блеснули мгновенным отсветом лампы огромные пластмассовые очки. Рука, негибкая в двух резиновых перчатках, уже равнодушно захватывала в складку черную кожу Нининого живота.
– Живого места нет… – донеслось из-под клювообразного респиратора. – Уж извини, дорогуша, но колоть-то все равно надо… Вот так… Давай лоб… – в голову прицелилось что-то вроде небольшого игрушечного пистолета, щелкнуло… – Тридцать восемь и девять… Палец давай… Не этот… – пульсоксиметр нежно прижал указательный… – Ты всю ночь на кислороде была или канюли только что вставила?
– Всю… – выдавила Нина и удачно изобразила припекшимися губами храбрую улыбку: – А что, не… очень? Сколько там?
– Девяносто три, – полсекунды поколебавшись, сказала медсестра. – Если б без кислорода, то нижняя граница… Сама, наверное, знаешь. А вот с кислородом не должно так быть. И температура… высоковата. Но доктор придет – разберется… – и девичья фигура, которой «скафандр» каким-то образом даже шел, подчеркивая юную летучесть и гибкость, решительно шагнула к соседней кровати, словно подчеркивая этим, что свое дело сестра сделала, а остальное – не в ее компетенции.
Нина откинулась на подушку, подавляя непроизвольное стремление снова и снова оттягивать ворот рубашки в попытках протолкнуть побольше воздуха в странно сузившееся, будто меховой лапой придавленное дыхательное горло или хоть отодвинуть невидимый лежащий на груди кирпич. Да что ж такое-то? Уже шестнадцатые сутки пошли, как она здесь, а все только хуже и хуже, и неизвестно, на сколько еще затянется! Хорошо хоть дома никто не ждет и не страдает, так что мучиться приходится только одним – собственным – страхом и болью – не двойными, не тройными, как у остальных, прикидывающих, на кого, в случае чего останутся дети… Живность домашняя – и та загодя пристроена… А в молодости у Нины был кот, названный ею в честь экзотического цветка какой-то заведомо недосягаемой страны, обожаемый и единственный (ни один настоящий котолюбитель не поспорит с тем, что истинный кот – как любовь – у человека в жизни может быть только один, сколько бы их впоследствии ни прошло через руки), но умер много лет назад, как раз, когда она попала в больницу с приступом острого холецистита. Родители рассказывали, что до последнего дыхания измученный болезнью и старостью зверь, когда-то похожий на стремительного горного хищника, косил свои изумительные хризолитовые глаза на дверь, все верил, что войдет хозяйка, – войдет и спасет… Или нет – просто почешет под подбородком, проведет двумя пальцами меж острыми бархатными ушами, и легок станет предстоящий неведомый путь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить
