Альметьев, давно привыкший к такой манере общения.
После этого он почтительно поздоровался с «разлюбезной хозяюшкой» (так Николай иногда называл Прасковью) и быстро скрылся за дверью ванной комнаты.
Тем временем Ярослав, прислонившись спиной к холодной, давно не крашенной стене, удобно расположился на обычном кухонном табурете и завязал с Паней шутливый разговор:
– Ну, рассказывай, красавица, как дела?
– Отлично! – не отрываясь от плиты, жизнерадостно сообщила Пашуто.
– От остальных отлично или на самом деле?
– Нет… Правда, хорошо!
– Как Колька? Не приставал?
– Ага… Счас, – рассмеялась хозяйка. – От него дождешься. Эту ледышку не сможет растопить никакое пламя.
– Пыталась?
– Ну что вы такое несете, товарищ профессор? – постреливая бирюзовыми глазками, натянула обиженную гримасу на миленькое личико утренняя собеседница. – Я – женщина замужняя. Стойкая.
– Да. Повезло Сеньке. Подфартило. И красивая, и умная, и верная, – констатировал Плечов.
– А он, собака, не ценит! – развела руками Прасковья и добавила с укоризной: – Выпивает. Покуривает.
– Хорошо, хоть не погуливает, – как мог, успокоил хозяйку наш главный герой. – Ничего. Будет и на твоей улице праздник.
– Позвольте узнать – когда?
– Как только закончится война. Детишек нарожаете. Квартиру отдельную получите… И заживете – душа в душу, как положено самым лучшим в мире людям. Нам, русским! – поспешил описать ей светлое будущее Плечов.
– Твоими б устами да мед пить, – подтвердила свое согласие с такой блестящей перспективой гражданка Пашуто.
– Нальешь? – хитро покосился на нее Ярослав.
– Чего? Медку?
– Нет. Обещанной наливочки. Из черноплодной рябины. Я о ней ни на миг не забываю. А как вспомню – слюнки рекой текут, орошая растительность на груди!
– С утреца нельзя.
– Понимаю, – печально вздохнул Плечов. – И принимаю. Но жду реальных предложений.
– Сегодня. После обеда.
– Здесь продегустируем или с собой возьмешь?
– Что ты имеешь в виду? – не поняла Прасковья.
Пришлось объяснить:
– Ужинаем сегодня на Большом.
– Хочешь угостить академика? – предположила хозяйка.
– Так точно, – кивнул Ярослав.
– Что ж. Я всегда «за».
Шниперзон оказался высоченным (за метр девяносто) мужчиной с широкими плечами и не в меру тощими ножками, путающимися в свободном галифе. Выпученные глаза его излучали если не глубокую тревогу, то, по крайней мере, какую-то плохо скрываемую нервозность или, если хотите, внутреннюю обеспокоенность, озабоченность – точно. Вероятно, он просто не знал, чего можно ожидать от этих двоих, и заранее пришел к выводу, что в любом случае – ничего хорошего.
