Возглавляющий ее бронеавтомобиль остановился, колонна встала. Из стоящего позади бронеавтомобиля грузовика стали выпрыгивать похожие издали на муравьев немецкие солдаты. В это время прогремел второй выстрел. Артиллеристы не промахнулись и в этот раз. Окрашенный в темно-серый цвет грузовик подбросило взрывом, кабина загорелась. Около машины появились объятые пламенем фигурки. Из груди у Александра вырвалось:
– Так вам, гады!
– Молодцы артиллеристы! – добавил Левка.
Словно споря с ними, пулемет бронеавтомобиля дал длинную очередь в сторону сорокапятки. Бронированная машина тронулась с места и, сопровождаемая пехотинцами, взяла курс на орудие.
Через минуту снаряд сорокапятки врезался в броню. Взрыв сотряс броневик, из него повалил густой черный дым. Следующий выстрел пришелся по пехотинцам. Немецкие солдаты, оставшись без поддержки, залегли, но из-за горящего грузовика к ним на помощь выползала стальная махина танка. Артиллеристы перевели огонь пушки на него. В этот раз выстрел оказался неточным. Снаряд разорвался рядом с гусеницей. Немцы ответили. Из дула танка вырвался сноп пламени. Немцам тоже не повезло. Снаряд перелетел орудие, взорвался рядом с разбомбленной полуторкой. Танк продолжал движение в сторону огневой точки вместе с воспрянувшими духом пехотинцами. Следующий выстрел из сорокапятки его остановил. На этот раз снаряд угодил в гусеницу, повредил траки и каток. Перебитая гусеница обездвижила боевую машину, однако немецкие пехотинцы останавливаться не собирались, постреливая в сторону артиллеристов, они упорно шли вперед. Из-за разбитого немецкого грузовика выкатился второй танк. Раскатисто рявкнуло орудие. Сорокапятку вместе с двумя артиллеристами накрыло взрывом…
Тимофей сорвал с головы ушанку, сжав зубы, зарычал от отчаяния. На брезенте дернулся и протяжно, почти по-детски застонал лейтенант. Великанов жалостливо глянул на раненого, нахлобучил шапку, зло вымолвил:
– Чего встали как вкопанные?! Потащили его к нам в хату, пока нас немцы не заметили.
Бойцов Красной армии на улице уже не было. Кровавые пятна на снегу, следы в грязевой жиже, оброненная кем-то ушанка с красной звездой и стрелянные гильзы – все, что напоминало о недавнем их присутствии. Минуя открытые ворота и двор, лейтенанта занесли в дом, бережно положили на деревянный пол. Появление раненого военного чудесным образом подействовало на мать Тимофея. Тетя Зинаида медленно встала с кровати, подошла к лейтенанту. Тимофей бросился к матери, взял за руку.
– Мама, ты чего? Ложись. У тебя же сердце. Мы сами.
Она указала на старинный платяной шкаф с мутноватым зеркалом, произнесла слабым голосом:
– Там простынка новая, на кухонной полке бутылка водки стоит, от отца осталась, давай сюда. Ножницы тоже неси. Снимите с него гимнастерку и воду в ведерке поставьте греть, надо раны, как положено, обработать.
Тимофей перечить родительнице не стал, знал, что мать в медицине толк знает, поскольку во время империалистической войны она работала сестрой
