И всё при нём, как представляла: и кудри, и глаза, и губы пухлые, ну и нос в придачу. А уж в любовных утехах какой нежный да трепетный! И на слова не скупится, и на подарки. Но другой раз, если к тому расположение у обоих будет, и силу проявить может – жёсткую, мужскую, даже бешеную. Повалит её в исступлении на кровать и возьмёт насильно. А ей только того и надо. В общем, счастье ей привалило, по-другому не скажешь.
А что Сёмушка её женат, так это кому что на роду написано. Ему вот было написано жениться на своей крови. Какие тут могут быть претензии? Она ведь и сама не без греха, а чтобы нос от удачи, выпавшей ей, воротить – она ж не дура безмозглая. Тем более что в другой раз Боженька и разозлиться может за такую неблагодарность. Так что пользуйся, баба, да радуйся. Сколько твоего веку тебе ещё осталось?
Владлена как подумает, что Семёна в тот день могло мимо неё пронести, так вся холодным потом обольётся и крестится, если наедине с собой окажется, а потом Господа благодарит и опять крестится: «Спасибо тебе, Боже! За хлеб наш насущный, за радость дарёную!» Бестолково молится, неумело, но зато искренне. А так, чтобы по всем правилам – где ж научишься, коль времена нынче такие? Хорошо ещё, Бога не забыли вовсе. Вот и Сёмушка её с Богом тоже в ладах. Правда, со своим. Но какая разница. Откуда она знает? А он ей сам как-то сказал, что по субботам у них близких встреч не будет, потому как это грех. Владлена сразу всё поняла: про субботу она всё и так знала, на соседей своих насмотрелась, да хоть на тех же Ривку с Мойшей. Да и кто ж на Украине про субботу не знал: столько лет-веков бок о бок с евреями тёрлись. В общем, кому что на роду написано…
Да и какая разница: им и без субботы приключений хватало. Семён по городу передвигался куда хотел и когда хотел – работа такая: быть всегда начеку и контру всякую вылавливать, врагов народа разоблачать. Они ведь с ним так и познакомились. Владлена тогда в столовой посудомойкой работала. И вот в один ясный зимний день к ним нагрянули товарищи чекисты – и сразу в кабинет к директрисе. Потом только крик из-за закрытой двери был слышен – слов не различить, но понятно, что угрозы и грубости всякие. Голос мужской, зычный. Столовую, ясное дело, прикрыли, немногих посетителей, которые на тот момент оказались, повыгоняли. На выходе поставили двух молодцев – никого не выпускать и не впускать.
Работники от нечего делать у директорского кабинета собрались. Владлена стала к мужскому голосу за дверью прислушиваться. И он ей понравился: зычный такой, напористый. Грозный и в то же время мягкий голос. Тот, кто этим голосом управлял, представлялся Владлене прямо артистом. Вот только что громыхал на всю ивановскую, а вот притих, на громкий шёпот перешёл. И вдруг вкрадчивым таким стал, завораживающим. Владлена, не вникая в слова – всё равно не различить, – ощутила себя словно в театре, в котором была всего один раз в жизни, оттого, может, и запомнила навсегда. Сам сюжет она пересказать бы не смогла, но главных героев описывала так, что случайные её слушатели
