ты знаешь? Что – гроза? – Я внезапно и резко сажусь в постели, забыв про колено, терзавшее меня огненными стрелами.
– Руки болят.. – Она смотрит на меня, не мигая, сквозь ресницы. – Мазать не хочу.. Не люблю. От женщины должно пахнуть цветами или ванилином, а не эвкамономJ). Закусывает нижнюю губу, и смеется, тихо, сонно, Нежный колокольчик словно рассыпался лунными брызгами..
– Хорошо, что закрыли окно на веранде… – Она осторожно кладет мне в рот таблетку: ненавязчиво, легко, мягко, как ребенку..– Вот так. Хорошо… Такой мальчик. Упрямый… У меня тут живет.. Всегда ты у меня – тут… -Она показывает себе под грудь, куда то с левой стороны.
Я точно знаю, что у нее там целых три родинки. Одна почти что на самом кончике… Таком мягком, но капризном… Три родинки, как троеточие. Вечное троеточие в ее летящих строчках, чуть наискось..
Заложив руку за голову, в позе отдыхающего римлянина, я смотрю на нее, изящную, в облаке смятой сном ночной сорочки, с развязанными бантиками или бретельками и совершенно ненужной пуговицей у горла. Она же может оцарапать ей шею… О, боже мой!
«Какой идиот придумал это»! – яростно шепчу я, закрывая глаза, и когда она наклоняется ко мне, чтобы взять из рук стакан с водой, я откусываю пуговицу на сорочке, держащуюся на честном слове, и выплевываю ее, будто вишневую косточку…
От неожиданности она вздрагивает. Но вода в стакане не расплескивается в такт ее смеху Там мало воды. Я выпил почти все.
– Напугал… Зачем? – Она с нежностью гладит меня по волосам… Господи, да у тебя жар! Ты мокрый… Аспирин нужно…
– Это лишнее. И сорочка – лишнее! – подмигиваю ей я, пытаясь отвлечь. – Не люблю лишнего в совершенном, любимая. – Улыбаюсь. – И притягиваю к себе. Хочется, как всегда – рывком, смять всю, и прорисовывать губами, снова и снова, все ее тело: мягкое, сонное, солнечное, с теплым чуть подтаявшим, как карамель или лед, запахом мяты, яблок, шафрана, лилии… Чего то еще.. Морской соли, ветра? Приближающейся грозы? Не знаю.. Хочется выпить ее всю, залпом, разом, как глоток воды, холодной, еще холоднее, чем в колодце, Но.. боишься увидеть затаенную боль меж этих мягких ресниц, в глубоких глазах.
И все же…. Сорочка летит, сброшенная, куда то в конец постели, в изножье смятого в нетерпении покрывала, маленького валика подушки, на который она обычно перед сном кладет немного отекшие ножки…
Мои пальцы нервно играют на флейте ее позвоночника, губы терпеливо повторяют очертания ее шеи, плеч, груди, очень мягко, но душа, замирая, словно пылает. И теперь огненные спицы уже в ней, а не в колене. Только в ней. В душе.
– Осторожнее… – Она смотрит на меня с какой – то глубинной и голубиной, птичьей, небесной, нежностью. На ее лицо косо падает лунный свет.. – Ты – как ураган.. Я не исчезну.. Не растаю. Я здесь. Вся. С тобой.. – Ее губы чуть раскрыты навстречу моим. – Осторожнее, милый…. Этот бамбук мне доверия
