ты делала рядом с Захаром Громовым? – продолжает она допрос, снимая сапоги и аккуратно ставя их на полку для обуви. Потом мельком смотрится в зеркало, поправляя растрепанные от ветра светлые волосы.
Я молчу и вместо того, чтобы отвечать, наблюдаю за мамой. Она красивая. Очень красивая. Даже в самой простой одежде. Когда я была маленькой, то ужасно гордилась тем, что моя мама похожа на принцессу. А вот сейчас думаю, что будь она как все остальные мамы, нам с ней жилось бы намного проще.
Мама с детства твердила мне, что красота для девочки – это проблема. И что гораздо лучше быть умной, чем внешне привлекательной. Ну что тут скажешь? Мне природа не отсыпала ни того, ни другого. В школе я не блистала в учебе плюс считалась самой страшной в классе, потому что имела полный подростковый комплект из прыщей, очков и брекетов. И вдобавок ко всему этому у меня была грудь, которая начала расти раньше, чем у всех остальных девчонок, а к старшим классам вымахала в солидную четвёрку. И это было ужасно! Постоянные насмешки от одноклассников «у Истоминой дойки как у коровы» и бесконечное унижение на уроке физкультуры, потому что обтянутая спортивная футболкой грудь привлекала всеобщее внимание, особенно когда весело подпрыгивала при беге и прыжках – в общем, сплошной кошмар.
Именно поэтому я была невероятно рада, что школа кончилась, а еще больше радовалась снятым брекетам и линзам, заменившим очки. Прыщи вообще прошли как-то незаметно, просто в какой-то момент я поняла, что их нет, и все. И вроде ничего мне не мешало теперь чувствовать себя если не красавицей, то хотя бы не уродиной, но у меня не получалось. Может, если бы я поступила на худграф, как изначально мечтала, то там удалось бы начать новую жизнь: перекраситься в розовый, носить необычные вещи, улыбаться и флиртовать, но здесь, в этом колледже, где я и так была белой вороной, такое поведение было бы равносильно самоубийству. И я решила, что лучше не привлекать к себе лишнего внимания. Поэтому я по-прежнему не красилась, собирала свои светлые, как у мамы, волосы в удобный пучок на затылке и носила широкие пиджаки, которые очень удачно скрадывали мою грудь.
Лучше быть незаметной, лучше быть никакой – это спасает от многих неприятностей.
Но, как сегодня выяснилось, не от всех.
Я все равно умудрилась влипнуть.
– Лия. Я жду ответа! – напоминает мама, строго прищурившись.
– Ответа? – растерянно спрашиваю я, потому что слишком глубоко ушла в свои мысли.
– Что ты делала возле Громова?
– Ничего, мам. Честное слово! Просто случайно так получилось! Он шел мимо меня, сказал что-то нецензурное, я сделала ему замечание, а рядом оказались вы и вышло… не очень хорошо. Прости, я не хотела! Правда, не хотела!
– Лия… – мама вздыхает, идет в зал и устало опускается на диван. Я плетусь за ней следом. – Родная, ну ты же понимаешь, что не должна допускать такие вещи. То, что другим простят, тебе может грозить отчислением.
Черт. Лучше бы она ругала меня, чем говорить со мной вот так искренне, вот так на равных…Это ранит гораздо сильнее.
– Я понимаю, мам.
– Постарайся,
