холме, а не на вагонном диване, но тоже очень, очень…). У Алексея Слаповского – «образ непроходящей любви». У Александра Богданова и Алексея Толстого – «марсианский образ любви». Причём, ни один «образ» не обходился и не обходится без физиологии, а другое, кстати, Зигмунд Фрейд считал ненормальностью.
Пройдя по ковровой дорожке коридора вагона, остановился у двери купе, номер которого был указан в билете и деликатно постучал. Почти сразу девичий серебряный голосок, позвал: – Войдите… Начитанный в глубокой юности указанными «образами» и в надежде, что в купе больше никто не постучит, нажал на ручку двери… «Прощайте, мои бедные глаза, вы никуда не годитесь после такого» – сказал бы Гоголь, но он в командировки не ездил, а командированный внешне спокойно поприветствовал незнакомку, попросил извинить за беспокойство, уточнил соответствие номера купе указанному в его билете, сообщил свой маршрут и представился. Сидевшая на диване с книгою в руках, девушка в свою очередь назвала себя: – Ирина.
– Она прехорошенькая, но строгого вида. И книга, как успел заметить, имела такое же название: «Формальная логика». Разместившись, завёл разговор о том, о сём, как это случается в поездах, но не о погоде. Ирина оказалась раскрепощённой и интересной собеседницей, весело реагировавшей на байки, несмотря на «Формальную логику». Не жеманясь и без ханжества поучаствовала «за знакомство» в дегустации «Киндзмараули». Согласно неформальной логике вспомнили нечаянно об «образе первой любви», (который имеет место быть впереди «вечного», не так ли?). Что возобладало в купе: «формальность» или естественность – умолчу (потому, как по Тэффи, «о тех, которые были недавно, рассказывать не принято»). Но случай – почти по Житинскому. Попутчица, милая и общительная девушка, кокетливо спросила:
– Какой была у Вас «первая любовь»? Расскажите хоть один случай.
– Один? Их столько, что затрудняюсь.
– И все первые?
– Натурально. Любви не первой не бывает. Ну вот, например, могу Вам рассказать одно маленькое, но без продолжения приключение. Дело было, конечно, давно. О тех, которые были недавно, джентльмены не рассказывают (хотя Пушкин даже написал, что у него было в стогу с «чудным мгновеньем»). Случилось это… Дверь из комнаты, если её открыть, а открывалась она наружу, в небольшой холл, образовывала с перпендикулярными стенами замкнутый треугольник, некое подобие алькова, где и разместился кое-как со своей возлюбленной. Свои трусики девочка предусмотрительно сняла (возможно априори или уже была наслышана о случае под телегой в «Петре Первом»), а может и вообще не надевала (в предчувствии моды танцплощадок в будущем). Кто приподнял край платья – может, Мальвина, повернувшись спиной? Как сейчас помню: присев, укусил её левую бело-розовую полусферу юго-восточной части спины (это то место, что расположено ниже т.н. «талии»). Было ли это проявлением моего любовного пыла в настоящем или женоненавистничества – в отдалённом будущем, но то, что пушкинская
