опять я встаю и иду.И иду, и иду, и иду.
По беде, по воде, по льду,
да у всех-превсех на виду.
И любовь я несу твою
словно талисман – в рюкзаке.
И любовь я несу твою
в каждой родинке на руке,
и в морщине между бровей,
и таблеткой под языком,
стуком в сердце, царём в голове,
в кошельке сушёным цветком.
Потому что любовь моя
без меня пусть хранит наш дом.
Потому что любовь моя —
половина от «мы вдвоём».
Это то, что тепло в тепле,
как свеча среди темноты.
Это то, что в каждом стекле,
в каждом зеркале видишь ты.
Вот сейчас ты глядишь в окно.
Там рассвета пожар голубой.
Мы с тобою вдвоём – одно,
и поэтому я с тобой.
Цирк одного поэта
Так сидела бы да век на тебя глядела,
будто нет мне совсем никакого другого дела.
Ни работы, ни быта.
Не ранена, не убита,
я гляжу на тебя и забываю, где я.
Я какой-нибудь клоун в съехавшем парике,
я живу в слезинке на светлой твоей щеке.
Жизнь моя – восхитительный цирк одного поэта.
Рёв слонов. Стук копыт. Пляски смерти невдалеке.
Очень много цвета.
Нет, я вовсе не говорю, что живу в аду.
Я с огнём в ладу и с музыкой этой в ладу.
Я хожу колесом, не сходя с языков, умора.
…Но когда я смотрю на тебя, словно на звезду,
сквозь трепещущий купол, сквозь пёструю ерунду —
то все звери мои опускают смиренно морды.
Если сердце взорвётся – значит, оно граната.
Если сердце взорвётся – значит, любовь – война.
…Я гляжу на тебя, и мне ничего не надо.
Из меня уходит бравада и клоунада,
остаётся одна только нежность да тишина.
Сердце в клетке свернулось и дышит огромным тигром.
А они утверждали, что в нём дофига тротила,
а они убеждали, что нет счастливой любви.
Я гляжу на тебя и знаю, что подфартило.
Ты глядишь на меня
и говоришь:
«Живи».
Василиса
Так крутили её мусора, вертели да громко ржали.
– Ты зачем, дура, песни крамольные пела с бомжами?
Морда, дескать, твоя разбита, да платье рвано,
а сама всё знай про Ивана да про Ивана.
– Прилетит в отделенье боец, мол, на белой маршрутке,
да повыбьет все зубы нам за такие шутки!
Мы на сказки, дура, твои, – говорят, – плевали, —
и хохочут всеми тремя головами.
…А уста у неё – вкуса блокадного хлеба.
А глаза у неё – цвета бесланского неба.
И фонарь-то под левым – блоковский, светит ярко.
А собой недурна, раз уж такая пьянка.
Говорит: «Ешьте мясо моё, да не подавитесь».
Говорит: «Пейте кровь мою, раз уж такая жажда».
Говорит: «Мой Ванюша – сильный и смелый витязь,
я
