да про «известную женщину» толкуем.
Граф не договорил и вновь склонился в поклоне:
– А вот и консул английский сэр Дик с распрекрасной супругой своей, много способствовал сей англичанин в поимке «известной женщины». А вот и адмирал Грейг, большие заслуги и у него в этом деле были.
Граф стоял один в пустой зале и бесконечно церемонно раскланивался с пустотой, встречая ушедшую эпоху. А сзади полумертвый от страха Изотов только приговаривал:
– Ваше сиятельство. Ваше сиятельство.
Но граф не слышал. Он видел, как в залу вошла она. Как тогда, на корабле, на ней был длинный черный плащ с капюшоном, надвинутым на лицо.
Граф захрипел и упал навзничь на драгоценный паркет.
К дворцу уже подлетали тройки. С визгом и хохотом соскакивали цыгане, удалые скоморохи да плясуны. Обезумевшие люди графа бестолково носились перед домом, разгоняя приехавших
Граф умирал. Умирал тяжело, в муках. Речь отказала – он хрипел. И глаза его наполнялись слезами. Он лежал на огромной кровати, под потолком, украшенным плафоном «Триумф Минервы»: аллегория триумфа императрицы Екатерины Второй в войне с турками.
На стене висел парадный портрет императрицы: Екатерина со скипетром и короной.
На столике у кровати лежал золотой медальон в форме сердца, осыпанного бриллиантами. Медальон был раскрыт, и внутри него улыбалась все та же императрица.
Только трое во всей России имели право носить такой медальон. Два фаворита императрицы – Григорий Орлов и Григорий Потемкин. И он. Но сейчас этого никто не помнил, и никого это не интересовало. И старый медальон пылился на столе, и старый человек, окруженный императрицами, умирал в постели.
Иногда он забывался. И в забытьи слышал собственный голос. И видел лицо деда, так напоминающее чье-то лицо.
– Чье лицо? – прошептал он.
И понял: его лицо, лицо старика, умирающего сейчас в постели.
– Не всегда был я старый, внучек, – говорил дед, – молодой был, да отважный, да забиячливый. И за то прозвали меня товарищи Орлом. А Петр Алексеевич только Россией начал править. И мы – стрельцы – великий бунт против него учинили. Велено нам было голову сложить на плахе.
Он видел… как поднимался его дед на плаху. как под ноги деду покатилась отрубленная голова казненного стрельца. И, с усмешкой взглянув на усталого палача, уже поджидавшего его с топором, дед, как мячик, откинул ногой отрубленную голову. И, засмеявшись, положил свою – под топор, на плаху.
– Увидел царь – и понравилось ему бесстрашное озорство мое, – слышал он голос деда. – И помиловал он меня. Помни, внучек: до конца имей надежду и смерти не бойся.
– Смерти не бойся, – беззвучно шептали губы старого графа.
Около постели графа сидела Анна, любимая, единственная дочь графа. Ее мать умерла сразу после ее рождения. Сейчас Анне исполнилось двадцать лет.
Анна всматривалась в изуродованное страданием лицо графа. В глазах
