сына сделало его таким, какой он есть, и что ничего лучшего и более сильного он не испытывал в жизни, нежели отцовские чувства. За это он был благодарен детям, и прежде всего сыну, Кириску. Эмрайину хотелось рассказать Кириску об этом, но он не стал его тревожить. Мальчику и без того было худо…
Время жить у отца истекало…
Синяя мышка, дай нам воды!
Синяя мышка, дай нам воды!
Время жить у отца истекало…
Осталось еще два-три дорогих воспоминания, с которыми трудно было ему расставаться. И он не хотел уходить туда, не подумав об этом, хотя время уже поджимало. Теперь он прощался с воспоминаниями, постоянно помня, что пора покидать лодку…
Он любил жену с первых дней. Удивительное было в том, что, находясь в море, он думал, оказывается, о том же, о чем думала она дома. Так было с первых дней. Она знала, о чем он думал, находясь в плавании, так же, как он знал о ее мыслях… Это узнавание на расстоянии было их тайной и никому неведомым счастьем близости.
Когда Кириск еще не родился, но появились первые признаки, которые могли подтвердиться и не подтвердиться, он сразу сказал, вернувшись, жене:
– У нас будет мальчик?
– Тише, кинры услышат! – перепугалась она, и глаза ее налились радостью. – Откуда ты знаешь?
– Ты думала об этом сегодня. Ты этого очень хочешь.
– А ты?
– Ты же знаешь, что я знаю, о чем ты думала, и я думал об этом же.
– А я думала потому, что ты думал об этом и очень хотел этого…
Так оно и случилось. Сбылось их предчувствие. Кириска еще не было, но он должен был вскоре появиться. И тот срок постепенно приближался. В те дни жена ходила в его старых кожаных штанах, видавших виды, латаных-перелатаных. Это для того, объясняла она, чтобы присутствовал его мужской дух, когда он уходит на промысел, а не то плохо будет расти тот, кто должен появиться. В те дни жена в его старых кожаных штанах была самой красивой и желанной. Самой красивой и самой желанной!
Славные, тревожные и радостные были те дни, когда они думали о том, кто должен был сделать их отцом и матерью…
То был Кириск…
С ним и со всем, что было связано с ним, предстояло теперь разлучиться навеки.
И еще, когда Кириск уже подрос, мать как-то, рассердившись, сказала, что, когда его не было, ей было гораздо лучше без него.
Мальчика это очень обидело.
– А где я был, когда меня не было? – пристал он к отцу, когда тот вернулся с моря.
Вот смеху-то… Смеялись они с женой молча, лишь глазами. Особенно ей доставляло удовольствие, что он никак не мог ответить и не знал, как ему быть, как объяснить мальчику, где он был, когда его не было.
Теперь бы отец ему сказал, что он был в нем, когда его не было на свете, что он был в его крови, в его пояснице, откуда он истек в чрево матери и возник, повторенный ею, и что теперь, когда он сам исчезнет, он останется
