стол, платок на краю столаДа монетки, что на чёрный день берегла.
Он не шёл к тебе, и река текла…
Дни твои качаются вдалеке,
Твои бусы стеклянные ныне в моей руке.
Закрываю глаза и захожу в волну:
«Бабушка, ты хорошо качаешь,
Я никогда не засну».
Вечер, хоть и затянулся по времени, но прошел быстро, словно спектакль, в антракте которого зритель расстраивается из-за того, что нужно отрываться от действия и выходить из зала. Когда после завершения вечера выступающие и слушатели рассыпались по аудитории, Андрей Мстиславович, проходя мимо Нади, сказал: «Поднимайтесь потом на кафедру, отметим». Наде понадобилась вся ее сила воли, чтобы спрятать отчаянное ликование. Улыбаясь, она спустилась «к Сартру», где на окне обнаружила пьяных в дым Виноградова и Ларичева.
– О! Наша Надежда! – обрадовался Антон. – Хороший стих прочитала. У тебя вообще классные стихи. Хочешь коньяка?
– Давай! Что вы тут рассказываете?
– Пытаемся восстановить события прошлых выходных. Я вспоминал, как Виноградов бродил по электричке в поисках туалета, но безуспешно.
– А что ты делал в электричке? – спросила Надя.
– Не знаю. Последнее, что помню, как перелезал через ограду Ваганьковского кладбища. А потом я где-то потерял перчатки и сломал очки.
– Прекрасно! До дома-то хоть добрался?
– До какого-то добрался…
– А вот скажи нам, Надя, как твоим старшим товарищам, – разулыбавшись после очередного коньячного глотка, сказал Антон. – А правда, что ты любишь Лялина?
– А что, нельзя? – с вызовом спросила Надя. – И вообще вы почему такое спрашиваете?
– А ты еще не знаешь? – захихикал Ларичев. – Анохина с Ветровым помирились!
– Что? Вот болтушка!
Надя больше делала вид, что злится, чем сердилась на самом деле. Ни о ком сейчас ей не хотелось поговорить так, как о Лялине. Когда она произносила его имя или рассказывала какие-то моменты о недавних встречах, казалось, это снова происходит с ней, во всяком случае, чувства во время рассказа были почти такими же, как и в реальной жизни. А что может быть слаще, чем пережить еще раз желанную встречу. Поэтому Надя была рада, что есть с кем поговорить об Андрее Мстиславовиче, кроме Марины.
– Блин, это же тайна! – вспомнил Виноградов. – Ну слушай, мы все напились…
– Да вы все время «напились»! – буркнула Надя.
В это время из-за двери мужского туалета молча вышел мрачный Барсуков.
– Ладно, я тут с вами сейчас все проболтаю, – опомнилась она. – Вы наверх идете?
– Конечно, идем! Вот сейчас допьем и поднимемся.
– Тогда встретимся там.
Когда Надя поднялась на кафедру мастерства, там царила обычная суматоха, которая бывает в начале всех подобных празднеств, будь то Новый год, чей-нибудь день рождения или защита дипломов. «А мне никто не налил», «передайте бутылку», «капните коньячку», «кто-нибудь откроет шампанское», «у всех налито», – эти фразы наполняли комнату, отделяясь от общего
