была совершенно единодушна: «начальство это пора менять, – как сказал мне один из «бородачей», – и чего это Царь смотрит, давно в шею пора это начальство гнать».
Я не думаю, чтобы наиболее острые «комментарии» такого стиля делались бы в моем присутствии. Лично я старался «агитировать» за начальство: шла война, и «менять начальство» было не время. Я говорил «бородачам»: «Да, допустим, что наше начальство знает свое дело хуже немецкого, так ведь и ты, Иван Митрич, знаешь свое дело хуже немца». – «А это почему?» – «Да вот потому, что немец снимает с десятины по двести пудов, а ты, пожалуй, и пятидесяти не снимаешь». На то бородачи отвечали: «Да ведь только вчерась из крепостных выпустили, машин у нас нет, подати» – словом, куренка выпустить некуда.
Моя агитация действовала плохо или не действовала совсем. Мнение о начальстве было всеобщим – в особенности о военном начальстве. И военный министр Редигер, и редакция «Нового времени», и солдатская масса – о левых я уже не говорю, – все придерживались одного и того же мнения. Того же мнения, если верить ген. Мосолову, придерживался и Государь Император. В редакции «Нового времени» была довольно туманная информация о том, что Государь Император планировал – после окончания войны – заняться полной реорганизацией военного и административного аппарата страны. Но об этом, конечно, никто ничего конкретного не знал – были только слухи. Но, может быть, эти слухи тоже послужили толчком к дворцовому перевороту? Одно из «трагических противоречий русской жизни» заключалось именно в том, что «начальство» устарело до полного неприличия, а заменить его в те времена было еще некем. Это есть основной фактор и наших военных неудач, и наших революций. Стоя на тротуарной точке зрения, можно, конечно, вешать всех собак на Милюкова, или все ордена на Деникина, или наоборот. Но если попытаться подняться над этой точкой зрения, то общая картина будет в достаточной степени ясна: правящий слой устарел и модернизоваться то ли не хотел, то ли не мог. Офицерский состав армии выслуживал свои лета, но не рассматривал себя в качестве профессионалов войны – он был «военным сословием». Он считал себя «доблестным» – прилагательное, которое не говорит решительно ничего. Генерал должен быть волевым человеком, должен быть умным человеком, должен быть культурным человеком, должен знать свою профессию, – а до его доблести никому никакого дела нет. И если говорить о доблестном генерале, то это значит только то, что ничего более лестного о нем сказать нельзя.
На переломе
С конца Русско-японской до начала Русско-германской войны русская армия совершила гигантский скачок вперед. И если в японскую войну русский артиллерийский офицер был хуже даже и японского, то в германскую он был лучше даже германского, – кажется, стал вообще лучшим артиллерийским офицером мира. Но если в 1904 году у него
