Москве-реке на два аршина прибыло, вот-вот ледоход пойдёт. А денёк завтра ясный будет! Это ты не гляди, что замолаживает… это снега дышут-тают, а ветерок-то на ясную погоду.
Горкин всегда узнаёт по дощечке: дощечка плотнику всякую погоду скажет. Постукает горбушкой пальца, звонко если – хорошая погода. Сегодня стукал: поёт дощечка! Благовещение. и каждый должен обрадовать кого-то, а то праздник не в праздник будет.
Утро праздника
Я просыпаюсь рано, а солнце уже гуляет в комнате. Благовещение сегодня! В передней, рядом, гремит ведёрко и слышится плеск воды. «Погоди. держи его так, ещё убьётся.» – слышу я, говорит отец. – «Носик-то ему прижмите, не захлебнулся бы.» – слышится голос Горкина. А, соловьев купают, и я торопливо одеваюсь.
Пришла весна, и соловьев купают, а то и не будут петь. Птицы у нас везде. В передней чижик, в спальной канарейки, в проходной комнате – скворчик, в спальне отца канарейка и чёрный дроздик, в зале два соловья, в кабинете жавороночек, и даже в кухне у Марьюшки живёт на покое, весь лысый, чижик, который пищит – «чулки-чулки-пагоденки», когда застучат посудой. В чуланах у нас множество всяких клеток с костяными шишечками, от прежних птиц. Отец любит возиться с птичками и зажигать лампадки, когда он дома.
Я выхожу в переднюю. Отец ещё не одет, в рубашке, – так он мне ещё больше нравится. Засучив рукава на белых руках с синеватыми жилками, он берёт соловья в ладонь, зажимает соловью носик и окунает три раза в ведро с водой. Потом осторожно встряхивает и ловко пускает в клетку. Соловей очень смешно топорщится, садится на крылышки и смотрит, как огорошенный. Мы смеёмся. Потом отец запускает руку в стеклянную банку от варенья, где шустро бегают чёрные тараканы и со стенок срываются на спинки, вылавливает – не боится, и всовывает в прутья клетки. Соловей будто и не видит, таракан водит усиками и… тюк! – таракана нет…
После церкви
Мы идём от обедни. Горкин идёт важно, осторожно: медаль у него на шее, из Синода! Сегодня пришла с бумагой, и батюшка преподнёс, при всём приходе, – «за доброусердие при ктиторе».
Горкин растрогался, поцеловал обе руки у батюшки, и с отцом крепко расцеловался, и с многими. Стоял за свечным ящиком и тыкал в глаза платочком. Отец смеётся: «И в ошейнике ходит, а не лает!» Медаль серебряная, «в три пуда». Третья уже медаль, а две – «за хоругви присланы». Но эта – дороже всех: «за доброусердие ко храму Божию».
Лавочники завидуют, разглядывают медаль. Горкин показывает охотно, осторожно, и всё целует, как показывает. Ему говорят: «Скоро и почётное тебе гражданство выйдет!» А он посмеивается: «Вот почетно-то, оно»…
Птички на воле
А во дворе сидит на крылечке Солодовкин с вязанкой клеток под чёрным коленкором. Он в отрепанном пальтеце, кажется – очень бедный. Но говорит как важный и здоровается с отцом за руку.
– Поздравь Горку нашу, – говорит отец, – дали ему медаль в три пуда!
Солодовкин жмёт руку Горкину, смотрит медаль и хвалит.
– Только не возгордился бы, – говорит.
