сражениями с Красной Армией, а жесточайшими карательными операциями против мирных жителей, прежде всего белорусов. Только за февраль и март 1944 года каратели из латышской дивизии СС уничтожили в одной лишь Витебской области 138 деревень, расстреляли и повесили 17 тысяч человек и угнали в рабство в Германию еще 13 тысяч. За три года оккупации Эстонии в концлагерях и тюрьмах замучено и убито 125 307 человек. Угнано (в оригинале документа – «отгружено») в Германию 132 тысячи человек. Я занимался этим делом в наших военных архивах, в частности, в Подольском: немцы в этом принимали самое минимальное участие, в основном – присматривали за ходом дела. Орудовали – чухонцы. Только из Латвии их в войсках СС было около 165 тысяч.
За все свои зверства чухонцы должны заплатить пострадавшим, как платит за все это сейчас Германия.
Однако наши чухонцы не только не хотят платить, но сами требуют компенсацию в не то 6, в не то 10 млрд. долларов с жертв концлагерей на ее территории за то, что узники тех концлагерей своим пребыванием нанесли ущерб экологии Эстонии, Латвии и Литве.
Кстати, в Чухне из числа советских войск, расквартированных там, 40 % составляли строительные части. Это они строили дороги, порты, причалы, прокладывали для чухонцев канализацию, телефонную связь, рыли фундаменты под дома, в которых сейчас пьянствует и выкобенивается перед русскими чухня.
Когда я сейчас смотрю на бабу-президента чухонцев, я вспоминаю, как мне однажды довелось объехать всю Чухонию, От Таллина до Вильнюса, на авто. Не по трассам, а по проселочным дорогам, заезжать на их хутора. Пьют чухонцы – по черному. И начинают говорить, рассказывать, хвастать. Особенно – по женской части. Наши спрашивали: «Почему ваши женщины так ненавидят русских, особенно русских баб?»
Действительно, чухонки лютой ненавистью ненавидели русских. Ни одна продавщица не желала вам отвечать, если вы к ней обращались по-русски. Именно от чухонок я слышал в адрес русских злобное – «оккупанты». От мужиков-чухонцев я этого не слышал никогда. Чухонцы в своей массе – мужики видные. Чухонки же наоборот, будто топором сделанные: не то маленькая копна, не то очень большая тумбочка или комод с лицом лесоруба. И потому у каждого чухонца обязательно была русская подружка, а то и жена. Чухонцы охотней женились на русских, чем на своих комодах. Именно в Прибалтике я услышал однажды истошный женский крик: «Караул! Наши мужики ушли к русским бабам!»
По-человечески чухонок можно было понять, – они не могли тем же ответить своим парням, к ним не клеился ни один русский. Они никем не были востребованы.
В каждой чухонской семье, где была женщина, жила непроходимая ненависть к русским, кипело страстное желание – выбросить из Чухни русских оккупантов с их женщинами, непобедимыми соперницами и разлучницами. Каждая чухонка искренне верила, что если русские уйдут все поголовно,
