чтобы снова голову не припекло. Лето-то нынче какое жаркое. Сходи сынок, успокой моё сердечко, вдруг да совет какой она даст. Я и гостинец приготовила – пирожков напекла.
Делать нечего. Какое-никакое, а решение моей неприятности появилось. Встал я с насиженного места, панамку посильнее на уши натянул, взял корзинку с пирожками.
А маменька советует:
– В этом узелке пирожки для Бабы Яги, ты их не трогай, а то принесёшь, она догадается, что пирожков не хватает – неловко будет.
Я киваю, её советам внимая.
– Для тебя пирожки в другом узелке. Не перепутай. Ну ступай, сынок. Буду ждать тебя с хорошими вестями.
Помахал я рукой маменьке на прощание и двинул в дальнюю дорогу. Ну как дальнюю… Если помнить, что с обеда до ужина мы стараемся дальше отхожего места не ходить, то дальнюю. Часа на два-три дальше получится, а может и больше. Никто ж не считал.
Вот и деревенька наша миновала, леса начались людьми малопосещаемые, а потом и вовсе непроходимые. И среди этих непроходимых лесов была тропинка заветная к Бабе Яге. Никогда я прежде её не видел, но по слухам женщина она была внешности неприятной, а характера мстительного и злопамятного. И шли к ней лишь те, кого конкретно припёрло – то есть такие как я. А меня припёрло, но чем дальше я шёл, тем помаленьку меня стало отпускать.
«А чего это я к Яге попёрся? Без голоса что ли люди не живут? То, что немых в нашей деревне нет, ещё не доказывает, что не живут. Можно без голоса прожить! Сяду-ка я на пенёк, съем пирожок»
Я сел и съел. Одного не хватило, все пирожки, что мне маменька откладывала, съел.
Узелок, что с пирожками для Бабы Яги так и притягивал к себе взгляд. Так и потянуло меня взять ещё один, всё равно Яга не знает, сколько маменька пирожков ей положила. Да и вкусные пирожки – с ягодами и вареньем, капусткой и лучком с яичками. Вот кто бы удержался от соблазна? Вот вам легко говорить. А сидели бы вы посреди тёмного дремучего леса, да с мыслями, вот на какой понадобилось к Яге переться в послеобеденный час? Вот посмотрел бы я на вас. Умники!
Ну да потянуло меня к чужому узелку. Но я же слово – пусть и не́мое – маменьке дал. Вот как потянуло, так назад и оттянуло. Не стал я своё слово ивановское крепкое нарушать! А вы… насмехались небось?
Встал я с пенька замшелого, мох рукой поправил – негоже после себя мятым место оставлять – негармонично это. И продолжил свой путь, неведомо, когда заканчивающийся.
И когда уж было решил, что заплутал, а вечер на носу, и волки могут быть, и есть с собой нечего, кроме Бабы Ягиных пирожков, и что слово своё нарушить придётся по причине непредвиденных обстоятельств, увидел перед собой хоромы чуть ли не царские. Аж сел на мягкое место от изумления. Это же надо! Посреди леса чудо стоит! Да такое ладное, красивое, придраться не к чему. Добротно сделано! На совесть! Ставни резные, вместо конька ворон чёрный, как настоящий сидит. А не-е… улетел, и правда, настоящий.
Пока я глаз не мог отвести от чуда, руками человеческими сотворённого, хозяйка этого строения на меня
