Да когда это было? Еще до революции… Сколько лет уже прошло. Уже и не помнит никто. Уже и в живых-то их нет всех… – весело отмахивалась она.
– Ох и нравился мне один… А я из простых была. Но заговоренных… А он шишка. Военный. Крутой, как вы сейчас говорите. И подруга мне: – Зайди к нему, да зайди. Ты ему нравишься. – Ну и я зашла… А он стал приставать… Ну мы и того… А я и девчонка. А он, видно, нет. Сразу разобрался. А он мне деньги на тумбочку положил. Ну я думаю, возьму. А он взял и дверь закрыл… Как будто меня и не было… Получил свое и того… Мужики – они такие… Ну я и запуталась тогда… Ушла от него. И не поняла даже, что он меня оплатил и теперь я… того… попорченная что ли… И со мной другие мужики уже не стали. – Шлюха, – говорят мне. – Иди работай… так же, как умеешь. Передком! – И домой больше не пускали меня… И отец бил… И пошла я к нему и говорила ему, чтобы он теперь женился на мне. А он того, сделал вид, что меня не узнал… А потом сказал, что он женится собирается. На другой… И расплакалася я. И дал он мне денег, чтобы я не приходила больше… Он думал, что я проститутка, а потом другая проститутка пришла. И он перепутал… И он не хотел… И сказал мне, чтобы я больше так не делала… Но он мне улыбался на улице… – говорила Далила задумчиво и с укором. – Он мне улыбался. А это тогда значило, что можно… Мне подруга говорила. Но уже я того, испила из кубка и должна была принимать людей, мужчин… Но заговоренная я, и не будет им счастья… Ему и его жене… И не было. Я тогда не поняла, что первый раз нормально было. А вот в остальные… Уже не то совсем… Запуталась я… Перестала понимать, что хорошо, а что плохо… А мир уже не принял… Тогда много таких было. Как я… Запутавшихся, что ли… Так сейчас говорят. А потом ребеночек во мне забился его… Но поздно уже было… Уже была я того, другим попорченная… И не могу я больше стать матерью за ребеночка того, что ночью убила в себе… И вышел он… И мертвого его ела я. И сказала себе тогда, что больше ни-ни. Никогда не буду. И поклялась на крови, своей и его. И больше не стала. И били меня. А потом жить невыносимо стало. Все стали клевать меня… И дома меня так не приняли… И отец так и сказал мне: – Иди в леса! – и закрыл перед носом дверь. А я думала, что он меня примет обратно, – она говорила медленно и задумчиво. – Я ведь съела мужчину его рода. Но нет… Это потому что я была проституткой, – она горько вздохнула. – И семью я потеряла тогда и ушла и больше не вернулася… И я задумала выстрелить в офицерика… И уйти в лес, – и опять смотрела она куда-то перед собой и гордилась собой… А подругу-то я мало знала, мы с ней вместе в телеге ехали в город из деревни. А тот… потом сутенером оказался, и все это было подстроено, – и она горько вздохнула. – А отец приходил в лес, да, где я жила и видел меня… Еще до войны было. А в войну он того, умер… И дом наш спалили за колдовство. Никого из моих не осталось. Может, он и видел будущее… Говорят, дети сестры живы за границей. Но кто уже искать будет, – она всплеснула руками и почему-то обрадовалась… Марина Шейн обещала ей найти ее племянников или уже их внуков, потомков в общем. И нашла потом, говорят…
С
