что ты намекаешь?
Танит стояла так близко, что он чувствовал исходившее от нее тепло. Огонь – вот ее стихия, и Дориана обдавало жаром: их с Танит разделяли считаные сантиметры.
– Ни на что, – ответила Танит. – Я лишь говорю, что начальник королевской стражи подчиняется Повелителю драконов, кем бы он – или она – ни был.
Вот куда она клонит. Танит всегда завидовала Гаю. Ее боялись, а его любили. Все знали: Танит уверена, что из нее получилась бы куда лучшая Повелительница драконов, но то, что она сказала сейчас, даже для нее было дерзостью.
– Гай слепо любит тебя, несмотря ни на что, – проговорил Дориан. – Но мне ты не сестра.
– Нет, конечно. – Танит расплылась в ядовитой улыбке. – Я слышала, у тебя другие привязанности.
Дориан напрягся, и Танит улыбнулась еще шире.
– Я не понимаю, о чем ты, – ответил Дориан и сам осознал, до чего фальшиво звучат его слова.
– «Эта женщина слишком щедра на уверения, по-моему».[6]
Дориан решил не удостаивать ее ответом… Он шагнул вперед, так что одна нога оказалась по щиколотку в воде, а другая на берегу, бросил пригоршню сумеречной пыли, наполовину в море, наполовину на песок, и произнес заклинание, открывавшее портал в междумирье. Поднялись черные вихри, и в мгновение ока стражники исчезли.
– Счастливого пути, – произнесла Танит. Лицо ее скрылось из виду во мраке междумирья, но Дориан и по голосу понял: на самом деле ничего хорошего Танит им не желает.
Глава десятая
Эхо шла по многолюдной Сент-Маркс-плейс, старательно обходя толпы учениц католической школы, расположенной неподалеку. Девицы щеголяли в неприлично коротких клетчатых юбках, покуривали украдкой. Фильтры сигарет были вымазаны вишневым блеском для губ. Школьницы косились на проходившую мимо Эхо, как будто она представляла угрозу для роскошного особняка, в котором разместилось их учебное заведение, точь-в-точь напротив забегаловки с фалафелем. Эхо на них не глядела. В другой жизни она могла бы быть одной из них.
Новое и старое причудливо перемешались на этой улице: как ни старались городские власти облагородить район, но прошлое упрямо цеплялось за грязные тротуары Ист-Виллиджа. Тату-салон, который по совместительству был блинной, ютился между ярко освещенным баром с замороженными йогуртами и магазином, где, похоже, продавались исключительно футболки с ироничными надписями. Над головой Эхо висел метровый пластмассовый хот-дог – вывеска заведения «Криф Догс», где продавали лучшие сосиски в Нью-Йорке. Эхо распахнула дверь, улыбнулась девушке за прилавком, которая сидела, задрав на кассу ноги в ботинках, и наматывала на палец длинную прядь голубых волос. Девушка не улыбнулась в ответ. Ну и отлично. Эхо сюда все равно не за хот-догами пришла.
Она юркнула к старомодной телефонной будке в дальнем конце кафе, черное дерево и стеклянные двери которой, похоже, сохранились со времен старого Нью-Йорка: Эхо по молодости лет такого и не помнила. Едва она ступила
Фраза из пьесы У. Шекспира «Гамлет», пер. М. Лозинского. Обычно используется в иносказательном смысле: имеется в виду, что своими протестами говорящий выдает себя с головой.
