дать синьору Герардини, ежели у него от тушеных помидоров дерет горло. Знала, когда приходят регулы к каждой из женщин в доме. Еще знала, какие разговоры и обстоятельства могут вызвать размолвки между хозяевами и родней. И она была первой из домочадцев, кто увидел застывшие лица двух предыдущих синьор Герардини, прежних жен хозяина, которые одна за другой отдали Богу душу на родильном кресле.
Беллина считала, что всякий случай, когда матери и дитя удается пройти суровое испытание родами и уцелеть, – это повод для праздника. Ее собственная матушка, долгое время прислуживавшая в доме Герардини, не выдержала родовых мук. Беллина понимала, что синьор Герардини мог бы тогда без зазрения совести оставить ее, новорожденную сиротку, на ступенях Инноченти[5]. Но вместо этого он сжалился над крошечной Беллиной, дал ей приют в собственном доме и вырастил – не как рабыню и не как полноправного члена семьи, а как нечто среднее. Ее кормили, одевали, укладывали спать в колыбельку с теплыми шерстяными одеяльцами. И всегда относились к ней по-доброму.
«Ты украла у человека, который почти заменил тебе родного отца», – неумолчно ворчал внутренний голос, но Беллина гнала от себя эту мысль, пока семейная процессия приближалась к громадине Санта-Мария-дель-Фьоре – крытый черепицей купол кафедрального собора было видно издалека. Именно возможность обладать скромными излишествами – расшитыми платьями, украшениями, всякими маленькими сокровищами – была преградой между ней и остальным семейством.
Спрятанный амулет постукивал Беллину по бедру при каждом шаге. Синьор Герардини вышагивал по улице во главе всей своей невеликой свиты из кузин и кузенов, дедушек и бабушек, слуг и служанок, поспешавшей за ним, будто суетливая, гомонящая стая гусей. Измученная мать новорожденной девочки осталась дома – ей предстояло провести взаперти традиционные сорок дней. Впереди замаячили склады красильщиков шерсти, и по кварталу заскакал вприпрыжку легкий ветерок с илистых берегов Арно. По Понте-Веккьо, где, как всегда, было оживленно, они перешли реку и двинулись дальше по виа Пор-Санта-Мария под несмолкающий перестук деревянных ткацких станков, которые возвещали начало нового рабочего дня в шелкодельных мастерских по обеим сторонам улицы.
Беллина смотрела на незнакомых прохожих и понимала, что для любого из них Герардини выглядят как состоятельное флорентийское семейство, беспечно шагающее в баптистерий. За младенцем поспешали тетушки и дядюшки, разодетые в парчу, расшитую серебряными нитями, в тафту с цветочными узорами; у всех были кармазинного цвета кожаные перчатки. Но как и в случае с городскими домами, у которых великолепные фасады из тесаного камня скрывают обветшавшие, заваленные мусором внутренние дворики, это была лишь видимость, внешний лоск, и Беллина об этом знала. Несколько поколений назад Герардини владели обширными угодьями в окрестностях Флоренции, где росли оливковые деревья, виноград, пшеница, и на этих землях
Имеется в виду Оспедале дельи Инноченти – «Приют невинных», сиротский дом, построенный во Флоренции в 1-й половине XV в.
