квартиры, и много соседей.Пили коньяк и кубинский ром,
И песни пели про глупого Фредди.
В маленькой тесной квартирке моей
Вечно толпились чужие люди.
Тосты, заветное слово «налей».,
Полчища самых безумных идей.
Гонимых жалели, ругали судей.
В жизни моей не случился дом.
И все же грущу я о нем, не бывшем.
Начальство его не послало на слом,
И на войне он не стал пепелищем.
Так что же плачу который год
О доме, который не существует,
И вместе со мною грустит небосвод,
И музыкант из минорных нот
Чудную музыку нарисует.
Слеза врача
Закончив медицинский институт и поработав несколько лет терапевтом, или как теперь говорят – семейным врачом, я поступила в клиническую ординатуру по специальности «эндокринология» и проходила её в Республиканской Клинической Больнице имени Паула Страдиньша в г. Риге. Клиническая ординатура предполагала ротацию по разным терапевтическим центрам, включая кардиологию, пульмонологию, гастроэнтерологию, гематологию, нефрологию. Все это происходило в далекие семидесятые годы прошлого века, и уровень медицины по сравнению с сегодняшним был просто пещерным. Не было еще операций на сосудах сердца, предотвращающих инфаркты, а больные с почечной недостаточностью просто умирали, так как не было отделений гемодиализа или операций по пересадке почек, больные диабетом лечились низкокачественным инсулином и не имели возможности пользоваться приборами, которые определяют уровень сахара крови.
Из громадного количества врачей, лучших специалистов своего времени, которые сосредоточились в Республиканской клинической больнице Латвии, мне запомнилась врач, которая работала в нефрологическом отделении. Это была, по моим понятиям, старая женщина, но, как я сейчас понимаю, ей было не больше 50 лет, она уже много лет работала в этом отделении. Прошло больше 40 лет, но я вижу как сейчас её прекрасное лицо стареющей еврейки, совершенно седые волосы. Белый халат, скрывающий чуть располневшее тело. Одухотворенное лицо. Я впервые поняла, какое безмерное страдание испытывает врач, который не может помочь своему пациенту и должен наблюдать его уход. Одним из её пациентов был мальчик 19 лет, который умирал от почечной недостаточности. Он был единственным ребенком пожилой латышской пары, они проживали в сельской местности и оба были с сыном до его последнего часа. Эту сцену, которую я наблюдала и которая сопровождает меня все мою жизнь, я видела в коридоре. Родители вели сына в туалет, ему было уже очень трудно передвигаться, он был слаб, бледен. Доктор видела, как ведут по коридору её пациента, и я проследила эту сцену взглядом.
Когда процессия удалялась и они уже не могли видеть врача, по её лицу медленно катились слезы… Я не знаю судьбы доктора Розы, при развале Советского Союза она, как и подавляющее большинство евреев Латвии, уехало, кажется, в Америку. Я видела много добрых и отзывчивых врачей, но уже никогда ни один из них не смог преподать мне урок сострадания, который
