плотнее к лицу – несмотря на крепкие нервы, его желудок явно был не согласен со всем увиденным, особенно с тошнотворным запахом, который не выветривался, несмотря на открытые окна. К счастью, самоконтроль Миддлтона пока что распространялся и на бессознательные реакции организма.
Отчасти прислушиваясь к комментариям Лео, который выражал прямым текстом все, что думает про убийцу, его наклонности, проблемы с головой, а также добавлял что-то там про чью-то мать и детские комплексы, Адам подсчитывал в уме количество совпадений с почерком предыдущих убийств: множество синяков и ссадин, больше напоминающих одну сплошную гематому, открытые раны, полученные при неизвестных обстоятельствах (но не без чужой помощи), порезы разной степени тяжести и глубины и безумное количество крови – не только на теле, но и везде рядом.
Что ж, этот социально-опасный монстр себе не изменяет. Несмотря на отсутствие какой-либо заметной связи между жертвами, а также местами, где были обнаружены тела, все так или иначе сводилось к страшным увечьям и крови. В глазах убийцы все эти жертвы были не людьми, а тренировочным полигоном для его зверского садизма.
Как там обычно говорят про таких? Больной ублюдок? При том – чертовски умный и хорошо подготовленный, раз за целый год Бюро не обнаружило ни одной улики, которая могла бы указать на конкретного человека. Зато с этой задачей прекрасно справилась «агент-фрилансер», и вряд ли убийца был готов к такому повороту. Впрочем, как и ФБР.
– Известно, когда наступила смерть? – поинтересовался Адам, отвернувшись от ванной. Пожалуй, здесь он увидел достаточно.
– Ориентировочно между полуночью и пятью часами утра, – отозвался Холден, направляясь к выходу в коридор. – Конкретнее будет понятно после детального осмотра, которым Мэл обещал заняться сразу, как только тела доставят в его лабораторное подземелье.
– Класс, – вздохнул Миддлтон и вышел из ванной комнаты вслед за Лео.
– Как я уже говорил, сумки жертв были найдены в квартире вместе с документами, банковскими картами, наличными и всякой девчачьей мелочью типа косметики и прочей ерунды. Как обычно, этот cabrón[13] плевать хотел на личные вещи. А если он все же унес что-то с собой, – Холден встал перед дверью и посмотрел на Адама, – боюсь, узнаем мы об этом разве что с его слов.
Ничего не ответив, Миддлтон вошел в спальню, где его дожидалось еще одно зрелище не для слабонервных: на двуспальной кровати, которая была единственной мебелью в этой комнате, раскинув в стороны руки, покрытые гематомами и порезами, лежала вторая убитая девушка. Изуродованная жестокими пытками, она застыла с остекленевшим от ужаса взглядом и широко открытым ртом, словно скончалась прямо во время крика.
«Твою мать…»
Адам остановился в паре метров от кровати – и в нескольких сантиметрах от лужи крови на полу.
– Ирма Кох, – сообщил Лео. – Кельн, Германия. Двадцать четыре года, студентка, замужем не была, детей не имела.
Подонок (
