гать», – крикнул я в ответ. Его кулак вылетел с поразительной резвостью, я покатился кубарем. Кругом было полно народа. Он тщетно пытался затеряться в толпе. Я слышал, как он яростно протестует: «Это он меня толкнул, оставьте меня в покое!» Мне не было больно, но моя шляпа закатилась в лужу, я, не иначе, был бледен, меня била дрожь. (Я отходил после болезни. Мне сказали: никаких потрясений.) Из сутолоки возник полицейский и спокойно предложил нам проследовать за ним. Мы поднимались по лестнице, отделенные друг от друга целой группкой. Он тоже был бледен, даже мертвенно-бледен. В полицейском участке его гнев вырвался наружу.
– Все очень просто, – перебивая его, сказал полицейский. – Он разозлился на этого господина и заехал ему кулаком в подбородок.
– Вы будете подавать жалобу? – спросил меня участковый.
– Можно я задам пару вопросов моему… этому человеку?
Я подошел и всмотрелся в него.
– Я хотел бы знать, кто вы.
– Какое вам дело?
– Вы женаты? У вас есть дети? Нет, мне хочется спросить о другом. Когда вы меня ударили, вы чувствовали, что должны это сделать, таков был долг: я бросил вам вызов. Теперь вы сожалеете об этом, потому что знаете, что я – такой же человек, как и вы.
– Как я? Мне от этого поплохело бы!
– Как вы, да, именно как вы. На худой конец, вы можете меня избить. Но убить меня, меня уничтожить – вы пойдете на это?
Я подступил к нему вплотную.
– Если я не такой, как вы, почему вы меня не растопчете?
Он неловко отшатнулся. Поднялся гомон. Участковый схватил меня за рукав. «Но это же… одержимый», – крикнул он. Полицейский потянул меня прочь. Выходя, я видел застывшие, холодные лица. Напавший смотрел на меня с ухмылкой, но лицо его было мертвенно-бледным.
Я знал, что такое иметь семью. Порой у меня не было об этом и мысли, я работал, приносил всем пользу, мы все были близки друг к другу. Но стоило вдруг чему-то случиться – и я мог обернуться назад. В приемной клиники меня ожидали мать и сестра. До чего жалкая приемная! Кресла, диваны, ковры, пианино и холодное освещение, постоянный полумрак. И однако же, больница была вполне современной. Но оставалась проблема окружающей обстановки, тишины: мне это объяснил врач. Я ощущал неловкость. Я не видел свою мать уже несколько лет. Я чувствовал, что она меня рассматривает.
– Ты неважно выглядишь.
Она спросила, почему их оповестили с таким опозданием.
– Я написал вам, как только смог. У меня была очень высокая температура, ничего, кроме жара. Ждали других симптомов, но они так и не появились. Вероятно, я бредил. По сути, мне не было плохо. Скорее теперь я чувствую себя усталым и обессиленным.
– Ты живешь в слишком плохих условиях. Твое жилье напоминает могилу. Почему бы тебе не вернуться домой?
– Мое жилье? Ну да, жилье на многое влияет. Вы виделись с врачом?
– Нет, он уже ушел, но мы поговорили с медсестрой.
– Я должен вернуться на работу. Я не могу оставаться вне общественной жизни. В отделе меня подменяют. Но мне недостает работы.
Обе всматривались в меня.
– Звучит смешно, я знаю. У меня такой незначительный пост. Но так ли это важно? Я должен продолжать свое дело.
Моя мать пробормотала что-то вроде: «Только от тебя зависит получить должность получше». Тут на меня накатило мучительное чувство: мы оба лгали. Мы даже не лгали, хуже того. Я говорил то, что следовало, но внезапно оказался выброшенным из текущего мгновения. Мне представилось, что все это могло происходить в другое время, тысячи лет тому назад, как будто время раскрылось и я провалился в его брешь. Мать сделалась откровенно неприятной. Я был сбит с толку, но в то же время лучше понимал, почему она казалась такой отстраненной, почему я на протяжении лет перестал ее видеть, почему… Все это повелось с давних пор. Теперь моя мать была кем-то из былых времен, величественной личностью, способной подвигнуть меня на совершенно безумные поступки. Это-то и есть семья. Возврат времен до закона, крик, пришедшие из прошлого грубые слова. Я посмотрел на мать, она вглядывалась в меня в явном замешательстве.
– Возвращайтесь к себе, – сказал я. – До завтра.
– Постой, что на тебя нашло? Мы же только пришли.
Она заплакала. Ее слезы усугубляли мое недомогание. Я извинился.
– Ты стал таким безучастным, – пробормотала она, – таким чужим.
– Да нет. Это жизнь заставляет так думать. Нужно работать, справляться изо дня в день. Отдаваясь всем, отдаляешься от своих.
– Так возвращайся выздоравливать домой.
– Может быть.
– Ты
