неизбежно возникают личные отношения – в Вашингтоне или где-либо еще, где они вынуждены общаться ежедневно. Если профессиональные противники могут в считаные часы стать приятелями-собутыльниками, то они перестают обращать внимание на «небольшие нарушения» правил и ни одна из сторон не воспринимает их всерьез. А в тех редких случаях, когда эти «небольшие нарушения» вдруг становятся большими, и те и другие впадают в панику.
Классическим примером этого синдрома стало «дело Иглтона». Половина политических журналистов в Сент-Луисе и по крайней мере дюжина в пресс-корпусе Вашингтона знали Иглтона как пьяницу с целым букетом психических расстройств, но никто из них никогда не писал об этом, а те немногие, кто позволял себе сказать что-то в частном разговоре, мигом заткнулись, стоило сотрудникам Макговерна начать наводить справки в тот роковой четверг в Майами. Ведь любой вашингтонский политический репортер, который лишает сенатора шансов стать вице-президентом, может сразу начинать искать другие темы для освещения, потому что на Капитолийском холме его имя будет смешано с грязью.
Когда я отправился в Вашингтон, то был полон решимости избежать этой ловушки. В отличие от большинства корреспондентов, я мог позволить себе сжигать за собой мосты, потому что мне предстояло проработать там всего год и последнее, что меня заботило, это установление долгосрочных связей на Капитолийском холме. Я поехал туда по двум причинам: во-первых, чтобы узнать как можно больше о механизме и сущности президентской кампании, а во-вторых, чтобы написать об этом так же, как я пишу обо всем остальном – как можно ближе к правде, и к черту последствия!
Это была прекрасная идея, и, как мне теперь кажется, это сработало, но, оглядываясь назад, я вижу за этим бескомпромиссным подходом две серьезные проблемы. Наиболее очевидная и наименее серьезная из них заключалась в том, что даже те немногие люди, которых я рассматривал как своих друзей в Вашингтоне, считали меня ходячей бомбой. Некоторые не хотели даже выпивать со мной, опасаясь, что у них развяжутся языки и они сболтнут лишнее, а через две недели все ими сказанное появится на прилавках газетных киосков. Другая, более сложная проблема была связана с моей естественной и нескрываемой симпатией к кандидатуре Макговерна – хотя поначалу, когда Джордж был безнадежным аутсайдером, это не было проблемой, потому что его сотрудники не видели никакого вреда в том, чтобы пооткровенничать с любым журналистом, проявлявшим доброжелательность и интерес. Но, когда он чудесным образом стал лидером предвыборной гонки, я оказался в крайне неудобном положении. Те, с кем я завел дружбу раньше, когда выдвижение Макговерна на пост кандидата в президенты от Демократической партии казалось почти столь же странной идеей, как и освещение президентской кампании постоянным корреспондентом журнала Rolling Stone, из горстки безнадежных идеалистов, с которыми
