убили?
– Меня, Изотыч, убили! Стигнейка и Агапка. Ой-ой…
– Говори толком!
– Не по доброй воле… Принудили. Оплели кругом… Защити, Изотыч!
– К чему принудили? Кого? Что ты плетешь?
– Я был с ними заодно… Принудили. Они восстание задумали. Я – ходу. Они – стрелять.
Лазурька подобрался к телефону, яростно крутнул ручку.
– Алё, алё!.. Молчит! Алё! Должно, срезали провода… Худо наше дело.
Выстрелы на улице смолкли. Кто-то хрипло закричал:
– Эй вы, вылазьте на свет божий!
Лазурька, припадая к полу, скользнул к окну, выглянул из-за косяка, крикнул:
– Жизни вам своей не жалко, сволочи! Складывайте оружие, дурье пустоголовое!
За окном засмеялись:
– Пощупай штаны, Лазурька! – Это был голос Агапки.
Корнюха подполз к Лазарю, задыхаясь от ненависти, зашептал:
– Дай револьвер! Дай! Срежу мокрогубого.
– Их не видно. В канаве прячутся.
Луна закатилась, стало темно. Слабо отсвечивал снег на дороге, равнодушно мигали редкие звезды. Лазурька держал револьвер наготове и, когда под забором на той стороне улицы зашевелилось что-то черное, выстрелил. В ответ залпом ударили три винтовки.
– Вылазьте, вам говорят! – надрывался Агапка.
В разбитые окна тянуло холодом, под ногами хрустели осколки стекол. В углу тихо скулил Ерема.
– Ползи за мной, – сказал Лазурька Корнюхе.
Они перебрались в запечье. Лазарь поднялся.
– Ты вот что… Выбирайся отсюда. На заднем дворе – конь сельсоветовский. Дуй в район. Хотя… Скачи лучше к Батохе. Тут ближе.
– А как я выберусь?
– Тут есть ход. Залезешь на потолок, оттуда на крышу. Остерегайся. Заметят – собьют, как белку с лесины.
– Постой, а ты? Пошли вместе.
– Пошел бы… Но – Ерема. Убьют они его. Да я ничего, отсижусь, не подпущу. Давай, влезай мне на плечи…
С крыши Корнюха увидел в дальнем конце Тайшихи багровые отблески пожара. Пламя, разгораясь, поднималось все выше, обрисовывая черные контуры крыши. Тихо, по-кошачьи, он спустился на землю, дополз до двора, вывел лошадь.
Проехать нужно было шагах в ста от стреляющих. Сумеет ли он проскочить? Страха не было. Он чувствовал себя как перед прыжком в воду – и боязно, и весело. Концом ременного повода резанул лошадь по боку, вымахнул за угол, повернулся, и вот он середь улицы, весь на виду.
– Стой!
– Стою, хоть дой! – с озорством откликнулся он, хлестая лошадь.
«Дзинь! Дзинь!» – пропели над головой пули. Но сбоку уже чернел спасительный переулок. Заскочил в него, прислушался. Стреляли не только у сельсовета. То в одном, то в другом месте тугой морозный воздух рассекали отрывистые рваные звуки.
Он погнал лошадь в бурятские степи. За спиной вспухал, поднимался
