решили, что очистили палубу. К кормовой надстройке пробивались ещё два десятка. Пока их сдерживали узкие проходы, но и защитников там было мало.
Я заткнул разряженный пистолет за пояс, схватил левой рукой кинжал, взмахнул шпагой: «За мной, бей гадов!» – опять по-русски, но меня поняли. Топоча, как стадо слонов, мы ринулись на пиратов. Мною овладело боевое бешенство, я стал как берсерк у норманнов. Реакции стали быстрыми, мышцы налились силой. Я колол шпагой, где доставал стилетом – колол им, парировал удары и наносил сам. Кругом слышались крики, звон оружия, стоны раненых и хрипы умирающих. На палубе было скользко от крови, пот застилал глаза. Передо мной стоял сухощавый, жилистый пират в безрукавке на голое тело, голова повязана косынкой. Мускулы не играли, как у здоровяков, были как верёвки. Опасный противник, такие очень быстры в движениях, выносливы и неплохие бойцы. Он не размахивал саблей, опустил её кончиком вниз и смотрел на мои ноги. Очень опасен! Перед атакой противник всегда меняет положение ног, перенося вес на атакующую ногу. Я сделал одно обманное движение, другое – противник не двигался, переводя дыхание. Кажется – вот удобный момент, я ринулся в атаку, рассчитывая на длину шпаги, и позорно поскользнулся на скользкой палубе. Уже падая, увидел, как турок взмахнул саблей, и из положения лёжа полоснул по ногам. Турок стал заваливаться на меня, и что меня удивило – с окровавленным черепом. Я откатился вбок, выставив стилет. Турок напоролся на него, но это было уже излишним, он был мёртв, когда падал.
За убитым стоял испанец и вытирал о рукав саблю. «Грасиес, амиго», – выскочило откуда-то из потаённых уголков мозга. Вот ведь головоломка – я никогда не знал испанского! Он протянул мне руку, я поднялся. На палубе были только убитые турки и наши матросы – кто жив, кто ранен, а кто и убит. Рядом стояла притянутая верёвками шебека. На ней копошились двое-трое человек. Уйдут ведь, обрубят верёвки, поднимут паруса – судно ведь небольшое, и будут вдалеке ждать подмоги. Нет уж! Я указал шпагой на шебеку и прыгнул на её палубу. За мной сиганули трое испанцев. За несколько минут мы перебили оставшихся пиратов. Заглянули в трюм – он был пуст, видно, никого ещё не успели ограбить. В углу сиротливо стояли несколько бочек. Я подошёл – порох! То, что надо. Я выбил ногой дно у одного бочонка, начал отходить к выходу из трюма, не жалея, сыпал зернёный хороший турецкий порох на пол трюма, потом на лестницу, на палубу. Испанцы уже перебрались на каракку и, подав руки, втащили меня на корабль. Мы перерубили верёвки, и течение стало разносить суда. Я сбегал на вторую палубу, схватил тлеющий фитиль и, размахнувшись, закинул его на палубу шебеки. «Ставьте быстрее паруса!» – закричал я.
Но матросы и без команды уже вовсю лазали по реям. Наше судно отходило от обречённой шебеки. Удивительно, но на ней ничего не происходило, не было видно ни дыма, ни огня – и вдруг!! Шебека как будто раздулась и подпрыгнула на волнах, изо всех щелей вырвалось пламя, и посудина разлетелась на куски. Обломки досок долетели даже до нас. Все смотрели на гибель пиратского судна.
С кормы кричал О’Брайен:
