вы ж, цыгане, своих же не бросаете? Вроде.
Марии даже завидно делается. Счастливый, не может поверить, что значит, когда тебя перестают свои же узнавать.
Вместо ответа Мария ложится головой ему на плечо. Грубая шерсть свитера колет щеку. И отросшая щетинка на его подбородке. Мария дотрагивается до нее губами, и выше, целует теплый приоткрытый рот, целует глаза, доверчиво прикрывшиеся. Черемуха пахнет сладко-сладко, солнце припекает макушку, согревает пальцы, застывшие в спутанных волосах. Марии кажется, что стоит ей разжать руки, и он упорхнет прочь, как не нуждающийся больше в опеке дрозд. И пусть Мария нашла его на траве под гнездом, выкормила его из своих рук, он оправился, он готов лететь к другим рыжим, пестрокрылым, свободным.
– Бог есть любовь, – говорит Фил, глядя, как дождь разбивается об золоченый купол, как потоки воды катятся по нему, вода ловит отражение и тоже кажется золотой.
Мария стоит за его спиной, сжавшись под его кожанкой. Волосы падают на глаза, так что обернувшийся Фил не может прочесть их выражение.
– Это не я придумал, это Библия.
– Это ты моей маме скажи.
Фил пожимает плечами.
– Скажу. Скажу, если это ее убедит. Скажу, пойду просить твоей руки, если хочешь, прям как в старые, недобрые…
– Не смей, слышишь – Мария подлетает и дергает его за мокрый рукав. – Даже подходить к дому не смей, мои дядья тебя того, если узнают – Мария чиркает по шее, но Фил смеется.
Фил хватает ее поперек талии и чиркает по темечку костяшками пальцев, легонько, но Мария визжит, вырывается. И отдышавшись, вдруг смотрит на него, серьезно и строго.
– Мама говорит, если я буду делать, как она велит, как отец велит, как старшие, как… Кто угодно, в общем, кроме меня самой. Тогда и Бог меня любить будет.
– А если я велю?
– Ты что, ты – гаджо, – выплевывает Мария и осекается. Прозвучало грубо. Она встряхивает закудрявившимися волосами и выходит из-под козырька. Мария вздыхает и поднимает лицо к дождю. Струи быстро смывают ее слезы, и лицо ее проясняется.
Мария сверкает глазами и бросается на проезжую часть:
– Догоняй!
И вот Фил уже бежит за ней, ее белое платье рвет ветер, будто флаг на корабле, оно хлопает, облепляет ее тонкие ноги, а Мария хохочет и несется вперед. Когда они замирают перед рассекающей лужи машиной, облитые брызгами из-под колес, Мария смотрит на грязный подол и цокает. А Фил смотрит на Марию. На плечи, на грудь в круглом вырезе, на живот с темной ямочкой пупка. Белое платье стало почти прозрачным.
– Куда мы? – говорит Фил. – Можем на квартиру пойти. – И наконец решается: – Можем остаться там до утра.
Пока лифт дребезжит с последнего этажа, они прижимаются друг к другу. В темноте парадной это так просто – сплестись руками, бедрами между бедер, подбородком уткнуться в жаркую шею. Мария откидывает голову, разрешая ему наклониться, выдохнуть ей в губы. Фил целует ее, и сердце ласточкой падает со скалы.
Марии
