Небольшая лёгкая камара несла 25–30 человек[290]. Если продолжить типологический ряд, то от лембы через камару мы придём к ладье князя Олега и казачьей чайке запорожцев. Все эти судёнышки были небольшими и беспалубными. Максимальное число воинов, которое могли принять 100 лемб, – 6000 человек[291].
С такими силами царь никогда бы не рискнул на вторжение в Италию: союз Ганнибалом ещё не был заключён, к тому же пуниец находился далеко от побережья, в любом случае до его подхода отряд был бы уничтожен. А если бы в открытом море эта лёгкая флотилия встретила несколько римских трирем – они без труда потопили бы всю сотню лемб. На пути к Аполлонии Филипп узнал, что римский флот стоит в Сицилии (Polyb. V. 109.5). Море было свободно, но царь двинулся не в Италию, где мог без помех высадиться, а к Иллирии. Ещё раньше Филипп захватил Закинф (Polyb. V.102.10) – прекрасную морскую базу южнее Акарнании, откуда без труда мог достичь Италии. Наконец, обогнув Пелопоннес с востока (этим путём он и шёл в 216 г. до н. э.), царь всегда мог беспрепятственно плыть к италийскому побережью.
Следовательно, в 216 г. до н. э. Филипп даже и не думал ударить по Италии – его спор с римлянами мог быть решён только в Иллирии и нигде больше. Лембы нужны были для переброски войск к Аполлонии и осады с моря. Римляне, извещённые Скердилаидом, послали 10 кораблей, царь, решив, что на него идёт весь флот, бежал. Полибию страх Филиппа кажется неоправданным (V.110.7), но это только доказывает, что его суда были слишком малы и не годились для морского сражения.
После катастрофического поражения римлян в битве при Каннах царь решил заключить союз с Ганнибалом и продолжить операции в Иллирии. Летом 215 г. до н. э. возвращающееся домой македонское посольство попало в руки римлян, успевших принять меры (Liv. XXIII.38). Первый раз послов задержали ещё по пути к Ганнибалу, но тогда им удалось уйти, заявив, что они плывут заключать союз с Римом (Liv. XXIII.33). Отсюда идут два недоразумения: Г. Бенгтсон, опираясь на Юстина (XXIX.4.3–4), полагает, что послов отпустили из великодушия, и неизвестно, узнали ли римляне о целях посольства[292]; а К. Нич считал: послы должны были заключить союз сначала с Римом, потом – с Карфагеном[293]. Источники однозначно гласят, что целью посольства был союз с Ганнибалом против Рима. Филипп потерял время, и ему пришлось отправить к пунийцу второе посольство (Liv. XXIII.39).
Царь торопился, ему казалось, что война в Италии близится к концу – любое эллинистическое государство после сокрушительного поражения в генеральном сражении просило мира. Он спешил быть включённым в мирный договор, что давало гарантии на будущее. Однако Филипп слишком плохо знал римлян. По римской ментальности – чем хуже обстояли дела, тем твёрже нужно держаться. Они и не думали капитулировать. Помог им и богатый опыт войн в Италии. Как справедливо отмечает Э. Брэдфорд, римляне глубоко усвоили, что отдельная битва ещё не обеспечивает завоевания страны[294]. Им случалось проигрывать сражения, но одно – завершающее – они всегда выигрывали.
