кубок сэр Уолтер Джилби, баронет. Нашим основным соперником, как ни странно, оказалась команда школы Бедфорд – но мы с честью выдержали испытание, и я – не побоюсь похвастаться, – именно я привёл нашу лодку к победе. Потому что я был и остаюсь хорошим гребцом, одним из лучших в Англии, хотя мне вряд ли когда-либо ещё понадобится это умение. Победа в кубке Эльзенхема 1919 года стала первой победой для Шрусбери в Королевской регате Хенли, и я надеюсь, что не последней – и регата, и школа существуют и будут существовать ещё долгие годы.
Мы принимали участие в регате и в последующие годы, и я, пока учился в школе, был лидером команды. Тем не менее, гонки 1920-го и 1921-го мы проиграли – для меня это было, не буду скрывать, серьёзным разочарованием. Я до сих пор иногда жалею, что не мог тогда «развосьмериться» и занять все места в лодке, кроме, разве что, места рулевого. При таком раскладе мы наверняка добились бы как минимум ещё одной победы.
Потом я поступил в Оксфорд, сначала попытав счастья в колледже Марии Магдалины. Я решил изучать химию – именно она в последний школьный год захватила меня больше прочих наук. Я до сих пор не могу сказать, почему я выбрал именно колледж Магдалины. Видимо, из-за его безупречно прекрасной готической башни, возведённой Уильямом Орчардом в конце XV – начале XVI века в качестве первого здания только-только основанного учебного заведения. В колледж меня не приняли из-за неуспеваемости по гуманитарным наукам. У меня была вторая попытка – и её я использовал успешно, став студентом Мертон-колледжа, ещё более старого и заслуженного – кажется, он был основан в XIII веке архиепископом Рочестерским.
В колледже мне пришлось довольно трудно. Большая часть теоретических наук, преподаваемых там, была мне совершенно неинтересна и, более того, непонятна. Философские рассуждения влетали мне в одно ухо и вылетали из другого. Кроме того, включилась моя детская необщительность, приведшая к тому, что мои однокурсники посмеивались надо мной, называя тугодумом и дуболомом. Действительно, на экзаменах по гуманитарным, а порой и по техническим предметам я что-то мычал, отвечал короткими, безграмотными фразами, терялся. Зато руками я мог сделать всё, что угодно, – по наитию, интуитивно. Я мог собрать стрелковое оружие из куска трубы и нескольких проволочек, мог сконструировать прибор для любого химического опыта, да и сам опыт провести блестяще. При этом я далеко не всегда мог написать формулы реагентов. Просто я знал, сколько и какого вещества нужно, чтобы добиться требуемого эффекта.
Зато в Оксфорде снова проявился мой спортивный талант. В 1923 году я, наконец, стал лидером Оксфордской команды по академической гребле, и мы вырвали у Кембриджа победу – первую за десять лет. Правда, звучит это несколько громче, чем есть на самом деле. Во-первых, во время войны соревнования не проводились, а во-вторых, до того мы одержали пять побед подряд (я говорю «мы», несмотря на то,
