все распоряжения, какие Вы признаете за нужное учинить по сему предмету, произведены были с крайнею осторожностью, дабы никто не мог подозревать ни качества сего присланного к нам афганца, ни цели его прибытия…»
Итак, предложение Перовского в Петербурге было принято и Виткевичу было разрешено сопровождать в столицу афганского посла. Однако, увидев у себя в штабе на скромном мундире Виткевича золотой адъютантский аксельбант, Перовский затопал ногами:
– Ян, не позорь меня своим видом в столице!
И тут же вручил Виткевичу эполеты подпоручика.
– Это тебе больше к лицу!
2 июля 1836 года Виткевич и Гуссейн-Али прибыли в Петербург и остановились в меблированных комнатах трактира «Париж» на Малой Морской улице, о чем Виткевич рапортом доложил Перовскому.
Вскоре начались длительные секретные переговоры с посланцем Дост Мохаммад-шаха. Виткевич, разумеется, участвовал во всех переговорах Гуссейна-Али с русскими властями – переводил и консультировал. По итогам переговоров личным распоряжением императора Николая Виткевичу были пожалованы эполеты поручика.
Учитывая, что это был первый официальный контакт с Афганистаном, переговоры прошли как нельзя лучше. После их завершения начальник Азиатского департамента Родофиникин предложил Виткевичу перейти на службу в министерство:
– Вы еще молоды и сможете сделать блестящую дипломатическую карьеру. Для начала обещаю чин коллежского асессора и тысячу годового жалованья против ваших пятисот!
Виткевич скромно отказался:
– Я не привык к столицам, зато хорошо чувствую себя в казахских степях! Ну, а за заботу спасибо!
– От таких приглашений не отказываются, – покачал головой действительный тайный советник. – Не пожалейте в будущем!
– Не пожалею! – отозвался Виткевич.
Прознав кое-что о переговорах и о Виткевиче, с ним начал искать встречи английский посол Джон Джордж Лэмбтон. Англичанин буквально подстерегал подпоручика и, наконец, встретил его прямо на Дворцовой площади. К удивлению, Виткевич и Лэмбтон оказались внешне очень похожи между собой. Англичанина это очень развеселило:
– Если я переоденусь в ваше платье, а вы в мое, то мы сможем долго дурачить наше окружение.
– Будь мы простыми обывателями, это бы действительно было забавно, но и вы, и я являемся носителями многих секретов, а потому такое переодевание будет сочтено государственной изменой, причем как со стороны моего, так и вашего начальства.
В ответ на это Лэмбтон доверительно сообщил своему собеседнику, что очень любит поляков и страдает за потерю Польшей своей независимости, после чего уже сразу перешел к делу:
– Кстати, мы могли бы с вами обменяться некоторыми секретами, что, несомненно, пошло бы на пользу
