Их было трое. Брат Патрика – третий?
– Да, это он убежал… Трусливая скотина. – Лавинья поднялась, пошатываясь, поплелась за Алишей.
– Сцинка… ты не представляешь… я…
– Проблем с ним не будет?
– Не знаю, правда… Без брата он… так, ничто.
– Что так говоришь, ранена? – опять же буднично поинтересовалась Сцинка.
– Ерунда, я привыкла, – Лавинья попыталась вытереть разбитое лицо. – Это заживёт. Не впервой.
Как вдруг она замерла. С улицы раздался крик. Кричал ребёнок. “Ещё не легче” – подумалось Алише, а Лавинья завизжала.
– Сцинка, там мой сын.
На выходе, у дверей трактира, ждал тот, сбежавший, брат Патрика. Он держал рядом мальчишку. На привязи. Петля на шее, другой конец бечёвки намотан на руку.
“За что мне это всё?” – Алиша, морщась, вышагнула на свет и развернулась в сторону дороги. Это её не касается. Здоровяк не будет нападать, он ждёт Лавинью. А там пусть сами договариваются. Она сделала то, за что ей заплатили. И сделала лишнего. Но тут пришлось – защищала свою жизнь. Как ни крути, Закон она не нарушила. А сейчас надо быстрее уйти.
Выскочившая на порог Лавинья прокричала ей в спину.
– Всё, что хочешь: жизнь моя, преданность до гроба. Век буду служить, не пискну. Спаси Марка.
– Кому нужна твоя жизнь, шлюха? – брат Патрика говорил ещё что-то, Алиша не расслышала. Она уже шла по дороге к городской стене.
– Не тронь Марка! – услышала она визг Лавиньи, перемежающийся детскими воплями. Оглянулась. Лавинья валялась в пыли, вцепившись в стягивающуюся на шее мальчишки петлю. Она так и верещала своё “не трожь”, мальчишка, лет трёх-четырёх, не больше, уже не плакал. Брат Патрика пинал шлюху ногами.
“Чтоб тебя зажарили и съели черти” – подумала Алиша, сама не зная, про себя, или про верещащую шлюху. Прикинула расстояние – отошла уже далеко. Пришлось вернуться. На ходу достала револьвер. Выстрелила. Попала, конечно же, сразу. Хватило бы и первого выстрела. Но Алише захотелось свалить брательника Патрика на землю. Так что добавила ещё.
Подошла, пнула труп, перекатив лицом вверх. Осмотрела свою работу. Осталась довольна. Наклонилась, помогла Лавинье, которая делала только хуже, затягивая верёвку, снять с шеи ребенка удавку. Спросила:
– Живой?
Мальчишка не ответил, захрипел и закашлялся. Но нормальный цвет лица постепенно вернулся. Жить будет. А если после этого поменьше будет горланить, так его матери же и лучше.
Алиша поднялась, оставив Лавинью обнимать сына, собралась было уйти. В голове крутилось – нарушила Закон или нет? Нарушила. Убила сама, теперь это убийство на её совести. Если Патрик и брат его, имени которого Алиша так и не узнала – добропорядочные граждане, то за первое убийство будет нести наказание шлюха, а вот за второе спросят с Алиши.
– Твоя я раба до гроба, Сцинка. Такая моя плата! – Лавинья на коленях подползла
