Она им должна? Почему-то… чувствовалась вина… Вина за то, что ей суждено жить хорошо, а у них… просто не было никакого выхода.
Она виновата…? Чувствовалась, что да. Чувствовала, что обязана помочь. Ну… Друзья же. В Штаты хотелось, конечно. А как же они… друзья?
На длинном столе, накрытом белоснежной скатертью, одна за другой появились тарелки с ароматно пахнущим бульоном. В нем – крупно нарезанная лапша. Рядом – такой же ароматно пахнущий курник. У каждой тарелки – стакан с компотом, кажется, вишневым. Альбина взглянула на девушку, накрывающую на стол. Кажется, башкирка. Такой ярко-восточный вырез глаз. Густые черные волосы, аж блестят. Собраны в косу. Кустова взглянула на свое русое каре и усмехнулась. Ну,ей восточных красавцев явно не покорять. На девушке синее трико со стертыми коленями и огромная красная футболка. На голове – сиреневый платок, похоже, бабушкин. Альбина невольно улыбнулась. Каким-то домашним теплом веяло от этой хозяюшки, чем-то родным, добрым. Как ей не хватало этого за границей.
– Боже, какая красота! – Принюхиваясь к бульону, воскликнул молодой человек – Володя Середкин. Типичный сын богатых (точнее, внезапно разбогатевших родителей). Дорогая одежда: модные светлые брюки и джинсовая рубашка, зализанная прическа. Ясные, как небо, голубые глаза вдобавок к пепельного цвета волосам. Как с картинки слез. Что он забыл среди такой бедноты – непонятно. Альбина хмыкнула. Нет, производил Володя нормальное впечатление. Да, немного заносчив, но в целом общался просто, без гордости. Отношения барин – холоп у него небыло. Может быть, пока. – Женился бы на тебе, Лялька, но не пойдешь ты.
– Ага, женился бы он, – рассмеялась Ляля, присаживаясь рядом. – Мой отец тебя не примет: глаза слишком большие.
– Куст, ты не смотри. Вовка у нас нормальный, просто дурак. – Подобрав ногу под себя, хихикнула Таня Жуляева. – Сущий ребенок. Критикует коммунистов, но и за капиталистов умирать не хочет.
– Я вообще умирать не хочу. – Развел руками парень. – За непонятные идеалы – тем более. Поймите, дамы. Жизнь – феномен. Гробить ее где-то в Чечне я не намерен.
– Вот. – Пождала губы сидящая напротив него Лера Филатова. – Вовка – феномен. Патриот, но умирать за страну не хочет. Уникум!
– Ага. Кустова, а ты чего вернулась-то? – Уставилась на Альбину Таня. – По родине соскучилась?
– И это тоже, – с улыбкой выдохнула Кустова. – Отец улетает… За границу. Хочет, чтобы я улетела с ним. Вот. А я пока… Я пока не знаю, ребят, вот зубы свои даю. Так только кажется, что за границей хорошо, а…
– А на самом деле не кажется, – хмыкнула Жуляева. – Кажется, что сейчас везде лучше, чем здесь. Здесь сейчас логика одна, капиталистическая. Все продай. Купи курай. И играй. Ибо больше делать нечего.
– А что, совсем все плохо…? Девчонки, я же не знаю ничего почти. Расскажите!
– Ну, если кратко, то денег нет. Есть почти нечего. Зарплат нет. Из Чечни идут гробы, –
