царская недотрога?
Результат на выходе
был отрицательный:
русалки плодились, и богоматери,
на иконках не помогали.
Малыши русалочьи подрастали
и шли дружиной на огороды:
– Хотим здесь обустроить болото!
От вестей таких мы заскучали,
пили, ели, Добрынюшку ждали,
а отцовство признавать не хотели:
дескать, зачатие не в постели.
Николай хотел было рехнуться,
но квасу выпил, в молодого обернулся
и издал такой указ:
«На русалок, мужик, не лазь!
К водяному тоже не стоит соваться,
а с детями родными грех драться.
А посему, дружину русалочью вяжем
(войско царское обяжем),
на корабелы чёрные сажаем
да по рекам могучим сплавляем
до самого синего океана,
там их в пучину морскую окунаем,
и пущай живут на дне, как челядь».
Делать нечего, оковушки надели
на водяных и русалок,
в трюмы несчастных затолкали,
да спустили по Москве-реке и далее.
И больше не видали мы
ни корабел наших чёрных,
ни русалок, ни водяных, ни чёрта.
Корабельщиков до дому ждать устали,
а потом рукой махнули и слагали
былины, да сказки об этом.
* * *
А 1113-ым летом
Добрыня пришёл, не запылился,
пыль столбом стояла, матерился:
– Говорите, вы тут бабу потеряли
Забаву свет Путятичну? Слыхали.
Князь Владимир в Киеве гневится,
племянница она ему, а вам царица.
Ну ладно, горе ваше я поправлю,
найду ту ведьму или навью,
которая украла лебедь-птицу.
Нам ли с нечистью ни биться!
И после пира почётного
(не отправлять же
Добрыню голодного),
опосля застолий могучих,
пошёл богатырь, как туча,
на леса, на поля, на болота:
– Ну, держись этот кто-то,
вор, разбойник, паскуда!
Я еду покуда.
А пока былинный ехал,
ворон чёрный не брехал,
наблюдая с вершины сосны:
в какую же сторону шли
богатырские ноги
в сафьяновой обуви?
И взмахнув крылом,
полетел не к себе в дом,
а на Сорочинскую гору,
до самого дальнего бору.
Там в глубокой пещере,
за каменной дверью
сидит змей Горыныч о семи головах,
семи жар во ртах,
два
