и закашлявшись как старик прокуренным горлом.
– А хотел бы? – прицепился Витька.
– Больше жизни… – признался Бис так жалостливо, что Песков, какое–то время назад ощутив излучаемую человеком напротив магическую силу при одном только упоминании о спецназе, вдруг увидел его ничтожность и уязвимость, будто выданная авансом ценность была вручена зазря и теперь он, Виктор, может совершенно законно и обоснованно забрать ее, лишить этого права и даже справиться с эти жалким калекой–спецназовцем одной левой.
Так случается часто, что молодые люди, вроде Пескова, не всегда со зла, а в силу возраста и характера, неспособны иначе дифференцировать себя с обществом, кроме как установив свою собственную уникальность исключительно по факту вероятного доминирования или физического превосходства над другими, проще говоря, при помощи кулаков. Как и многие, Виктор Песков допускал это несознательно.
– Так чего ты тут! – понизив голос, сказал Витька, будто злясь.
– Уже поздно… Слишком долго я не считался с ними, считая семьей спецназ: «Это моя семья! – говорил я. – Другой семьи не будет!» – так я думал. Знал, ведь, что прекрасно спецназ обойдется без меня… и боялся, что я без него – нет. Весь смысл моей кропотливой борьбы в то время заключался в службе в спецназе, в поддержке братишек, в преодолении себя ради того, чтобы вновь оказаться с ними в бою. А для чего мне это было нужно – я ответить не мог… Однажды в госпиталь приехала женщина, звали ее – Мэри Бушуева. Солдатики, за ее кукольный вид и немного угловатую походку, прозвали – Мэри Поппинс. Выглядела потрясающе, не хватало только шляпы и зонтика, чтобы летать. Она была первой и, наверное, до сих пор остается единственной женщиной в стране покорившей знаменитый Нью-Йоркский марафон… Помню: март, в Москве еще лежал снег, а в коридоре главного военного госпиталя Бурденко какая-то женщина так вкусно рассказывала, что в Зугдиди – это в Грузии – уже вовсю цветут мандарины… Я тогда, лежал в палате, а у меня в голове запах цветущих мандариновых деревьев стоял – так она вкусно рассказывала. Она могла без конца говорить о Грузии, о тамошних людях, их жизни, о грузинском гостеприимстве, о родной земле… Был когда-нибудь в Грузии?
– Нет, никогда, – покрутил головой Песков.
– Я тоже не был… А тогда у меня по Грузии слюни текли, как хотелось там оказаться. Но с августа восьмого совсем перестал думать. Какая-то вина появилась необъяснимая… Мэри была без одной ноги – правой – еще в детстве на каком-то семейном празднике к ним во двор влетел грузовик и пригвоздил ее к дому – ногу отрезали, но я в жизни не встречал более счастливого и жизнерадостного человека. Она как живая розетка заряжала меня энергией, правда, ненадолго. После – все равно возвращалась моя тянучая тоска… Обо всем она говорила такими простыми и понятными словами, и я никак не мог взять в толк, как она это делала. О своей безграничной радости говорила: «…я не умная женщина, поэтому мне все легко в жизни удается. Когда много думаешь, как начать, всегда находятся тысячи причин ничего не делать».
