зависит его жалкая жизнь. Почему, ответь мне, сразу после этого ты не улетел к своей семье?!
Каспар снизил звук на ноутбуке. Глубоко в душе, в той ее части, что еще не одурела от любви, он признавал, что Шарлотта права. Он и сам неоднократно говорил себе то же самое, но затем старался отвергать подобные мысли. Он убеждал себя в собственной оправданной, но ненавистной беспомощности, исходя из четырех вещей: дети далеко и уже в условной безопасности; Александр один и нуждается в помощи; за войной стоят люди, с которыми никому не потягаться; в случае сопротивления в опасности будут все, кто дорог Каспару. Поступить с преступниками так, как легко он смог поступить с Адамом, не выйдет. Как все это объяснить Шарлотте, не вызвав у нее панику?
– Не зря он мне никогда не нравился. Из-за него, а точнее, из-за твоей жалости к нему ты собственными руками рушишь остатки своей семьи.
– Я люблю своих дочерей, – чуть повысил Каспар голос. – Но и он мне дорог. Ты рядом с девочками, а рядом с Александром никого нет. Он нуждается во мне…
– Ни за что не поверю в эту чушь! – Она ударила кулаком по столу. – Когда ты в последний раз говорил с дочерьми?
– Вчера. Они сказали, что ты отошла в магазин.
По ее лицу Каспар понял, что ответ ее удовлетворил. Но лишь отчасти.
– В каком деле этот король нуждается в тебе? Помогаешь ему с убийствами? Сам чуть не погиб из-за него. Когда же до тебя наконец дойдет, что от него одни проблемы. Ничего хорошего за десять лет службы ты ни от него, ни от его семейки не получил.
– Я не могу рассказать тебе все. Ради вашей же безопасности. Все гораздо сложнее, чем тебе кажется.
– В чем заключается эта сложность? Сесть на самолет и прилететь к родной семье. Каспар… – Она продолжила сдавленным шепотом: – Тебя же посадят! И это в лучшем случае. Ты пойдешь как соучастник этих преступлений, даже если в глаза не видел ни одну из жертв. Хочешь оставить своих детей еще и без отца? – продолжала она повышать голос. – Клянусь, будь у меня возможность, я бы убила твоего Александра, как и любой здравомыслящий человек. Кто-то скажет, что его следует судить, но ни одно наказание не будет равноценно той боли, что он причинил людям.
– В этом нет его вины! – прикрикнул Каспар.
Шарлотта сжалась и несколько секунд с раскрытым ртом и распахнутыми глазами сидела неподвижно. Она не раз кричала на него до вздувшихся на лбу вен, но никогда еще на нее не повышал голос сам Каспар. Агрессия всегда воспринималась им как признак первобытной грубости, которую он искоренил в себе за годы работы, подразумевавшей не только сопровождение Александра и готовность закрыть его собой, но и хорошие манеры. Он уставился в пол с растерянным, виноватым видом.
– Прости. Пожалуйста, прости. Это было лишним. Я не могу приехать так просто. Знаю, ты и без этого ненавидела меня, но, прошу, поверь, у меня нет возможности вернуться. Даже если вернусь, это не даст никому из нас гарантий безопасности.
– О чем ты?
– Это сложная история.
