– кто без руки, кто безногий – и каких только разговоров от них про женщин на войне мы не наслушались! Пишу ему: «Ты моего благословения на этот брак не дождешься, и на том мое твердое материнское слово. Возвращайся домой, невест – весь Иркутск».
Она замолчала, задумавшись, а руки ее, казалось, сами аккуратно раскладывали на столе хлеб и резали колбасу и помидоры с огурцами. Прошлое вновь вставало в ее памяти, и никто из слушателей не торопил и не прерывал старушку.
– Когда объявили победу, мы все в голос плакали от радости, – продолжала она. – Особенно те, у кого на войне родные оставались. Я надеялась, что хоть последнего сына пуля обойдет – он у меня и в детстве всегда везунчиком был. В конце мая пришло от него последнее письмо, а в июне похоронка – машина их на мине подорвалась. А я уже дома к его возвращению новые занавеси повесила, – она встряхнула головой и вздохнула, а глаза ее подернулись грустью, но голос звучал по-прежнему бодро. – Стала я, значит, снова одна помаленечку, да потихонечку – на фабрике работы много, у всех свое горе, всем скучать да тосковать недосуг. А через год приходит письмо – от той, значит, про которую он мне отписывал. Я его, это письмо, с тех пор наизусть знаю – столько раз перечитывала. «Дорогая, мол, мама, простите, что я вас так называю, знаю, что вы меня не жаловали, и если не захотите – не отвечайте. Очень я Сережу любила, и он сперва предлагал мне за него замуж выйти, а как вы не разрешили, то он честно мне признался – письмо ваше показал, и слезы у него были в глазах даже. Я сама понимала, что не пара ему, но любила до беспамятства, и в тот день, когда он погиб, мы в машине вместе ехали. Сережу сразу убило, а меня из машины выкинуло и ноги оторвало. В госпиталях я провела больше полугода и не сразу поняла, что жду ребенка. Состояние было плохое – не думала, что смогу доносить и родить, но в январе родила сына Васю. Сейчас у меня здоровье все хуже и хуже, а родных никого не осталось – все в войну в Киеве погибли», – она снова замолчала и начала собирать крошки со стола.
– И вы к ним поехали? – тихо спросила Надежда.
– Поехала, – кивнула Фаина Семеновна. – Только не сразу – с работы не сразу меня отпустили, а когда добралась до них – она в Киев с ребенком вернулась, – ей уже несколько дней жить оставалось. Васенька тоже совсем слабенький был, но я его выходила, и на сибирской земле он у меня поднялся – богатырь. В сорок шестом родился, ему сейчас двадцать два, значит. Сейчас к нему вот ездила – он у меня в Москве служит, скоро уже демобилизация выйдет. Раньше бы отслужил, да перед армией ногу сломал, и через это ему отсрочка вышла. Боялась я даже, что охромеет, но ничего – все зажило, в Кремль его взяли – такой у меня он богатырь красавец! Лицом и складом в Сережу пошел.
– Это хорошо, что в Кремле, – заметил Арсений, – вам спокойней, что никуда в опасное место не пошлют.
Лейтенант Егор, сверкнув своими узкими «калмыцкими» глазами, возразил:
– Что значит «спокойней»? Солдат должен служить там, куда отправят. Скажут в Кремль
