тогда вообще не мыть, в фонтане кишечная палочка может водиться.
– От меня любая палочка сама сдохнет, проверено уже…
Мы вышли из пивбара и направились в центральный парк. Прогулялись по городу, прошли пару кварталов мимо кинотеатра и магазина «Радиотовары».
В парке облюбовали одинокую лавочку возле фонтана и расположились в тени старого тополя.
– Эх, жалко, кружка одна, – поджал я губы. – Не чокнемся.
– Кто сказал? – хитро прищурился Быков, наполняя увеситую советскую стекляшку до краев.
Протянул ее мне, а сам взял бидон:
– Ну, за встречу, чтобы старых друзей не забывал.
Стукнулся со мной бидоном и отхлебнул прямо из него. Я, скрепя сердце и стараясь не думать о том, кто до меня пил из тары, зажмурился и тоже отхлебнул. Ничего так. Соскучился я по местному пиву. Второй глоток пошел лучше, а после пятого мне было уже фиолетово на брезгливость.
Не заметили, как опустошили добрую половину бидона, зажевали рыбкой.
– Эх… Хорошо жить, – Антоха откинулся на лавку, разметав по ее спинке руки-бревна.
На соседней лавке расположились четверо парней. С виду гопники, но одеты прилично. Даже модно, для этих-то времен. Кеды, джинсы и футболки с символикой Олимпиады-80 и волка из «Ну погоди».
Они явно собирались распивать напиток покрепче пива, выудив из сумки бутылку с узнаваемой этикеткой «Столичная» и сосиски.
Мимо проходила стайка пионеров со скрипкой в футляре.
– Э-э! Пацаны! – зычно крикнул один из рослых гопников с мордой Дольфа Лундгрена. – Сюда идите. Кому сказал? Быром!
Пионеры, опустив глаза, послушно поплелись к соседней лавочке.
– Курить есть?
Те в ответ испуганно замотали головой.
– А если найду? – «Лундгрен» картинно сплюнул под ноги школьникам. – Мелочь есть?
Пионеры молча хлопали глазами. Я встал и направился к лавочке. Верзила, услышав шаги, обернулся на меня.
Ого! Знакомая рожа. Я узнал в «Дольфе» своего давнего недруга.
Глава 3
Морда, не обремененная интеллектом, телосложение орангутанга – курсант Новоульяновской средней школы милиции товарищ Сипкин, он же Вова, собственной персоной.
Хотя какой он курсант? Годов ему уже под тридцать, средку он со скрипом закончил, а потом, я слышал, его выперли из милиции с треском за какой-то проступок, порочащий честь мундира. Подробностей не знал, но бывший боксер, которого я когда-то здесь, в Новоульяновске уложил на областных соревнованиях на кубок Попенченко в первый год своего пребывания в этой эпохе, дисциплиной никогда не отличался. Когда в средке пересекались, всегда в контрах был, злился на меня Сипкин. Зуб даю, до сих пор обиду помнит. Даже если не знает толком, за что.
Боксер меня тоже явно узнал. Его кривые брови встали елочкой на покатом лбу, а свиные глазки вперились в меня, не мигая.
– Здоров, – хмыкнул я. – Пионеров отпустили! Вовчик.
