курс на них, Ветрогон! – крикнул Джорон. – Я не хочу, чтобы они успели сбежать, объятые ужасом.
– Морской призрак, – закричал Ветрогон. – В воздухе. Он полон гнева.
– Тогда успокой его, Ветрогон! – крикнул Джорон. – Мы хотим устроить хорошую схватку и сбежать, а не разбросать вражеские корабли в разные стороны.
– Глупо, можно уничтожить плохих людей, – пробормотал Ветрогон скорее для самого себя. Собравшиеся в круг говорящие-с-ветром принялись кивать, за исключением Мадорры, который зашипел на Джорона, когда шторм начал успокаиваться, тучи побледнели, а ветер стал почти управляемым.
Два корабля приближались, и Джорон Твайнер, супруг корабля во всем, кроме имени, улыбнулся собственным мыслям.
– Открыть бойницы луков. Команды дуголуков, мы будем сражаться обоими бортами! – Он услышал стук костей по костям, бойницы на нижних палубах открывались. Оба вражеских корабля быстро приближались. Двухреберный представлял меньшую опасность, у него на палубе имелось всего десять малых луков, к тому же «Дитя приливов» был намного выше. Двухреберник не мог накрыть палубу камнями или стрелять в команды дуголуков. Все выпущенные им болты полетят в корпус «Дитя приливов», и Джорон не сомневался, что он их выдержит.
– Дуголуки привести в боевую готовность! – Голос Фарис легко прорвался сквозь песню ветра.
Лукоселл Гавит кивнул, и команды принялись за работу, заряжая тяжелые луки, готовя их к кровавой работе.
Четырехреберный корабль являлся серьезной проблемой: он не был таким же большим, как «Дитя приливов», и едва ли сумел бы за один проход нанести урон, чтобы остановить корабль Джорона, – однако всегда оставался шанс на удачный выстрел, падение одной из мачт, повреждение руля – тогда абордаж становился неизбежным и начиналась действительно кровавая работа.
Впрочем, она будет такой в любом случае.
Один проход – четыре больших дуголука, скорее всего заряженных камнями, и десять малых луков будут стрелять по нижним палубам. Он это предвидел, сланец, политый кровью в голубом сиянии зоресветов, так что светло-голубой становился темным пурпуром. Крики. Агония. Бесконечная пена от длинноцепов за бортом, как только в воду полетят тела, и он снова увидел перед собой давний момент, который его не покидал: отец, раздавленный между двумя корпусами.
Джорон почувствовал, что у него дрожат руки. Не страх, еще нет. Или страх, но он настолько к нему привык, что уже больше не замечал, воспринимал лишь как возбуждение, гнев, горячую ярость, веру в то, что он все делает правильно. Внутри, где когда-то он обитал, а потом ненависть, осталась лишь пустота. Он действительно испытывал страх обычно из-за того, что кто-то мог увидеть эту пустоту или отсутствие направления и цели, симптом болезни, разъедающей разум. Ему отчаянно требовалось вернуть Миас.
Спрятать дрожавшие руки за спиной. Расправить плечи.
Подготовить команду.
– Сегодня, –
