душе и сердце светлую свечу.К земной юдоли преклоним колени,
в небесной выси прошумят крыла —
земные храмы – пепел и зола,
небесный храм нетронут и нетленен.
Пахота Марко Королевича
Дремлют сабля с булавой,
ятаган – за поясом!
На дороге столбовой
Марко пашет полосу.
Небо плачет и дрожит
над землёю выжженной,
под ударами копыт
крошево булыжников.
Глыбы камня на пути
с глиной перемешаны —
никогда здесь не пройти
ни аскеру пешему,
ни визирю на коне,
ни слону орудию,
ни султановой казне —
злата многопудию.
Что посеешь, богатырь,
по кровавым рытвинам,
что родит земная ширь,
вскормленная битвами?
– Не простое то зерно,
сила в нем безмерная.
Долго будет спать оно
в колыбели Сербии.
А взойдёт – в чужих краях,
и, в зарницах адовых,
обратит бетон во прах,
опрокинет надолбы;
рухнет сталь, как водопад,
броневыми плахами,
самолёты не взлетят
с полосы распаханной,
потечёт уран ракет
плюхами навозными,
и польётся лунный свет
на травинку росную…
Будет вешняя вода
словно слёзы девичьи —
помяните же тогда
Марко Королевича!
Дервиш и Смерть
У шатра на берегу Моравы
пьяный дервиш пьёт за чаркой чарку;
бледен он, чалма его кровава,
и горит вино, слезою жаркой
по щекам из глаз полуослепших
падая кровинками на рубище —
пьёт он горе, что хмельного крепче,
рок свой пьёт, по сердцу накрест рубящий.
По колена в пепельном тумане
белогривый конь идёт неслышно,
бледный всадник в белом доломане
спрашивает, словно снегом дышит —
Не меня ли ждёшь ты, бедный старец,
ни стрелы, ни булавы не стоящий?
Овна, потерявшего отару,
мне нетрудно довести до стойбища.
Только покажи мне брод надёжный
через мутно жёлтую Мораву —
скоро, и по правде, и как должно
заплачу тебе за переправу —
отболеют плачущие раны,
примирится сердце с неминуемым,
гурии у райского фонтана
упокоят душу поцелуями.
– Светлый всадник, что тебе до брода,
что тебе до старика хмельного?
Конь твой белый чрез любую воду
перейдёт, не омочив подковы…
За Моравой тысячи отважных,
словно маки на лугу некошеном…
Там горят сторожевые башни,
там полки сошлись на Поле Косовом!
– Говоришь ты справедливо, старче —
не к тебе иду, тебя не трону.
Путь мой там, где зарево всё жарче,
всё слышнее сабельные
