легкие. Дождь градом молотил по спине, ветки хлестали по лицу – и смрадное, зловонное дыхание нечисти становилось все ближе. Верблюд, косматый, вонючий, огромный, выше кромки леса, медленно, но верно настигал прапорщика. Вопил дико и нечленораздельно, поддевал мешающие ему деревья гигантскими, лосю—патриарху впору, рогами.
Подолянский попытался наподдать, но бежать быстрее не получалось. Мокрая земля разъезжалась под ногами, корни хватали за сапоги. А верблюд—исполин был всё ближе и ближе. Клацал над ухом жуткими клычищами, косился дымящимся зеленым глазом.
Прапорщик закричал от боли – спину обожгло диким, невыразимым холодом. Клацанье верблюжьих клыков перешло в гнилой хруст дробящихся костей. Анджей упал, закричал сильнее – и раскаленный песок змеей скользнул в распахнутый рот…
– От же курва мать… – просипел Подолянский, чувствуя, как трудно слова продираются сквозь пересохшую глотку. В голове похоронно гудел набат. Прапорщик попытался встать. Тут же замутило, и Анджей рухнул обратно на койку.
И ведь не обвинить никого, сам нахлестался…
Собравшись с силами, Анджей рывком поднялся, чувствуя, как по желудку гуляют отвратительные желчные волны. Захотелось снова упасть на пропотевшую подушку.
– Вот уж хрен вам, —вместо грозного рыка получилось полузадушенное сипение, – не встану и до обеда, если лягу. Гвардеец, курец клятый!..
Выпил же, всего ничего, но, из—за двух суток на ногах, как последнего курсанта развезло. И, наверное, еще и к геологической барышне приставал, с куртуазными намеками. Царица Небесная! Да что ж вчера было такое, что даже имени ее не помню. Юлия, что ли? Точно! Юлия!
Возле кровати кто—то заботливый – а вдруг и Юлия? Не оскорбилась? Или не было ничего?.. – оставил кувшин. По водной глади плавали невесомые пылинки. Анджей протянул руку, ухватил. Начал пить, захлебываясь прохладой.
– Фуух, – оставил опустевший кувшин, вытер мокрый рот, – заодно и умылся.
Решительно стало легче! Анджей посидел на краю постели, восстанавливая в памяти события вчерашнего, а вернее, сегодняшнего дня. Провалов, к счастью, не было. Вернувшись заполночь из Новой Бгановки полумертвым трупом, по совету Водички шарахнул стакан, затем принял еще один, и еще. Третий определенно оказался лишним. После него всё помнилось, как в тумане. Вот, Юлия, красавица—геологиня… Встретил ли он её в темном коридоре? Её ли он чуть с ног не сбил… Не спалось ей? Была ли она вообще? Пили вдвоем, или нет? А если пили, то чем завершилось?..
Анджей себя ловеласом никогда не считал, но бывало всякое. В том числе, и мимолетно—полевое, на скаку, не снимая шпор. Бывало. Прапорщик поскреб грудь. Пальцы прошлись по сукну. Чем завершилось, чем завершилось?.. Лосеверблюдом вчерашнее завершилось! Раз уж вы, господин прапорщик, изволили одетым дрыхнуть как последний дворник! Так что не ждите секундантов от профессора, ревновать бессмысленно…
Хоть сапоги снял. Вон, у двери валяются.
В дверь осторожно поскребли.
– Открыто! –
