все у Николая Семеновича самого не получилось, пришлось привлекать другого «алтайца» с образованием получше. Вот так и вышло, и не совсем плохо. Вообще уйгур пел не «в поле», а «в степи», но поручик-«алтаец» сказал, что «в поле» будет лучше для русского человека. И пояснил, что русские больше лесные люди, то есть живут в лесу или на краю леса, оттого открытое пространство для них ограничено – либо поляна в лесу, либо поле от леса до леса. А азиатцы привыкли к степи или пустыне, которая суть та же степь, но совсем пересохшая.
Тогда Николай Семенович ощутил сначала желание поспорить, поскольку он почитал себя тоже русским, но, как уроженец станицы Боковской Войска Донского, к степи привык сызмальства. Но потом вспомнил, что на Дону многие считали казаков не русскими, а отдельным народом, даже не сословием, а прямо народом. По молодости он это слушал и не встревал поперек, но потом, пообщавшись с умными людьми и книжки почитав, подумал, что все же это не ко всем казакам относится.
Рассуждал он так, что когда-то казаки без царской власти жили. Только изредка на царскую службу шли или даже разбойничали на русской земле, но потом настало время, когда казаки царской власти покорились и стали жить в стране и царевыми верными слугами быть. До того они могли быть и не все русскими – жили они в степи, с азиатцами знались, когда воевали, когда суседились и на азиатских девках женились, так что частью казаки могли быть и нерусского вида и корня. Но большую часть казаков по рожам сильно от тех же москвичей не отличишь, говорят тоже по-русски, и рязанцы с тамбовцами их понимают.
В то же время татары казанские под русской рукой уже триста пятьдесят лет, а попрежнему магометане, и язык у них свой, хотя по-русски говорить тоже могут, но меж собой по-татарски говорят. Те же малороссы за тот же срок и видом, и хозяйством на русских меньше схожи, чем казаки на русских, и, значит, казаки в основном русского происхождения. Конечно, в каком-то одностаничнике и другая кровь намешана, а калмыки еще дальше, но никто калмыка ни с казаком, ни с русским не перепутает. А вот с торгоутом из Восточного Туркестана – уже можно.
Так что пришел Николай Семенович к такому выводу не сразу, путем раздумий, но своих усилий ему стыдно не было.
Надобно сказать, что Николай Семенович порхал, аки птица удод, вдоль тропинки бедствий, и не ведал, что составлен против него комплот с решительными целями, отчего благодать вокруг него только кажущаяся.
Некогда он был искушен, искушению поддался, и с тех пор копился грозный счет, который придется оплатить.
Спустя сорок три года выйдет роман, где прозвучат слова: «И псы ворчали на силу вражью, а он, бес, в сенцах, искушая преосвященного чистоту, смердел мерзко…»
Это уже не про сегодняшнего Николая Семеновича, это про молодого Кольку, которому тогда было двадцать три неполных года. Куга зеленая, как говорили тогда казаки, хлебнувшие Второй Отечественной войны. А он тогда нахлебался только сожаления, что войны на него уже не будет. И даже в этом ошибся, не поняв, что потихоньку заваривается
