честно, это меня порядком встревожило. Не эстетизация насилия в антураже затонувшего техно-храма, а то, с какой легкостью он нами манипулировал. Аполло, Эрдамон, Гундахар и даже Ада – все мы были для него словно букашки. Неразумные создания, изволившие рисковать. Зазнавшиеся блохи, сдуру присвоившие себе тело льва.
Да, сегодня Диедарнис преподаст нам болезненный урок. В этом я не сомневался. Как и в том, что его царственное спокойствие – всего лишь маска, за которой скрывался поистине безжалостный психопат. И пускай внешне это никак не проявлялось, но притаившаяся во мне частичка стихиалия чувствовала, что титана будто коротило. Бросало из одной крайности в другую. То безудержная радость и жажда победы, то вселенская меланхолия и всепоглощающая грусть. Ничем не обусловленные вспышки гнева и волны страшной апатии, обволакивающие мегалодона скорлупой безнадеги.
Одинокий, отмеченный клеймом проигравшего и заживо погребенный под многокилометровой толщей воды, он не желал мириться с судьбой. Не хотел оставаться на дне океана, дабы в конечном итоге окончательно сгинуть посреди холода и тьмы. Но при этом он понимал, что шансов вернуть утраченное фактически нет. Он не сможет реабилитироваться и заново бороздить бескрайнее море Элирма. Не сможет пожирать корабли и насылать на прибрежные города волны цунами. Сможет лишь сполна отыграться. На глупых людишках, наивно полагающих, что они в состоянии справиться с его испытанием.
Собственно, поэтому Диедарнис изучал каждого из нас по отдельности. Медленно прошел взад-вперед и обратил пристальный взор на меня, встретив который я ощутил приступ нарастающей дурноты. Казалось, что его глаза просочились в самую глубь моего разума. Холодные и безэмоциональные, они копошились в нем словно черви. Выискивали грязные мыслишки и скелеты в шкафу. Заставляли испытывать унижение, сопоставимое с тем, как если бы меня прогнали голым по площади. «История мидян темна и непонятна, но я обязательно докопаюсь до правды», – мысленно говорил он.
Я не желал это терпеть. Постарался абстрагироваться и, колоссальным усилием воли разорвав зрительный контакт, начал изучать его внешний вид. Злое лицо, бледная кожа. Засаленные полы лохмотий, обнажающие широкую грудь и дряблый живот, сплошь усеянный дымящимися язвами. Лопнувшими фурункулами с окаменевшими краями и серным налетом, из которых периодически вырывались языки пламени.
Глядя на это, я начал думать, будто тело мужчины частично отражало состояние самой статуи, приводнившейся брюхом на жерло вулкана. И чем дольше я его рассматривал, тем скорее приходил к выводу, что именно так все и было. «Остается понять, чувствует ли он боль, – подумал я. – Если да, то тогда неудивительно, почему титан обезумел. Столько тысячелетий прозябать придавленным к раскаленной плите».
Ровно в этот же самый миг зрачки хозяина «подземелья» опасно сузились. Ему не понравился мой внутренний монолог. Не понравилось,
