стоял, прижавшись лбом к холодному кафелю душевой и старался концентрироваться на собственном дыхании, а точнее на том, как медленно, но верно оно успокаивается и приходит в норму.
За всю его не короткую, но и не такую уж долгую жизнь, это был её наихудший период. Так паршиво, как сейчас, он ещё никогда себя не чувствовал.
Впрочем, душ помог если не поднять настроение, то хотя бы частично снять напряжение, которое, собственно, он сам же себе и обеспечивал.
Слегка обтерев бёдра полотенцем, но, по своему обыкновению, не вытираясь насухо, он натянул домашние штаны и направился на кухню, чтобы приготовить себе чашечку хорошего эспрессо. Однако уже на лестнице, ведущей в холл, до его слуха донеслись голоса – у матери, очевидно, были гости. Ещё пару секунд спустя он нахмурился, поскольку голос материнской подруги был ему хорошо знаком.
– … да-да! Это точно так. Взять хотя бы с десяток лет назад, да никогда такого не было! А теперь – сплошь и рядом. Да что далеко ходить, Иву Джонсон ты ведь хорошо знаешь?
Как только прозвучало имя, Мэтт застыл за полшага до дверного проёма, ведущего из холла в столовую.
– Да, конечно, – ответила мать. – Это же моя любимая девочка, соседка наша. Маттео всегда называл её Эвой, и всё сокрушался, что только англичане могли так исковеркать имя первой женщины! Их дом чуть пониже на нашей улице. Ах как жаль, что их дороги с Маттео разошлись… Они ведь очень дружили в детстве, да и в школе как минимум пару раз пересекались… кажется, в четвёртом классе попали в одно подразделение, и в старших совпадали по каким-то предметам… биология, кажется, и математика. Маттео тогда ещё никак не мог определиться с будущим – брал всё подряд, – весело усмехнулась она.
– Маттео… – медово протянула Жозефина.
– Так что там с Ивой? – снова подняла тему мать.
– Да всё то же. Такая ладная вся, как ни придёт ко мне, я ей каждый раз говорю: «Твою овуляцию, дорогуша, можно студентам в институте демонстрировать как наглядное пособие». Сейчас, когда у четверых из пяти какая-нибудь патология, а эндометриоз – это прямо уже вариант нормы, такие, как Ива, на вес золота – девочка, созданная для материнства. Ты не поверишь, Шанель, но проблема, с которой она ко мне обратилась, говорит только об одном – её тело просит о беременности, вот прямо требует. Я ей так и сказала: «Тебе беременеть нужно, а ты всё ещё с плевой!» Где это видано, чтобы в двадцать пять девица не знала ни одного мужика? Что это такое? Куда катится этот мир? Куда смотрит правительство? Они что себе думают? Заткнут иммигрантами все эти дыры? Ну так и что нас ждёт лет через тридцать? И сплошь и рядом такая ситуация, сплошь и рядом.
Дом на несколько коротких мгновений погрузился в тишину. Казалось, даже он приуныл от нерадужных перспектив деторождения. Наконец, послышался несколько задумчивый голос матери:
– Мда… Двадцать пять лет… Такая девочка… и до сих пор не знает мужской ласки.
Жозефина и Шанель были подругами с юности,
