дни, оставшиеся до пенсии. Календарь медленно заполнялся чёрными крестиками, приближая вожделенную дату. Осенью, в ноябре, можно будет задавать документы.
К работе Степан Сергеевич охладел совершенно, с коллегами едва общался, удовлетворяясь лишь приветствиями и разговорами исключительно по существу дела. Ко всем стал обращаться по званию или по имени-отчеству. Всё опостылело ему в жизни. Ещё два года назад опостылело, когда умерла супруга, любимая его Софья. Лейкемия. Болезнь пришла внезапно, на фоне кажущегося абсолютным здоровья. Потом вроде пошла на спад, врачи даже обнадёжили благополучным исходом. И снова неожиданное ухудшение, после которого Софья очень быстро увяла, оставив Степана Сергеевича в полной растерянности и неспособности привыкнуть к новым обстоятельствам своей жизни. Он не умел готовить, не умел выбирать в магазине правильные продукты, даже вовремя оплачивать платёжки за коммуналку не мог себя приучить.
Теоретически ему было с кем разделить своё горе. Имелся у него взрослый сын Павел, только жил он три года как в Эдинбурге и с отцом ни разу не общался после отъезда. Как раз эта эмиграция и стала причиной их разногласий. Не мог Степан Сергеевич смириться с тем, что Павел покинул Родину и при этом отзывался о ней самыми последними ругательствами. Не то чтобы отец считал, что здесь всё хорошо и ничего не требует перемен, но в поступке сына видел лишь малодушное желание избавиться от возможных проблем и найти для себя и своей молодой жены местечко потеплее, за которое особо не надо бороться, а если и надо, то по вполне понятным правилам. Другой отец, может, и порадовался бы такому раскладу – всё-таки сына пригласили работать не абы куда, а в довольно известную ай-ти кампанию «Скайсканер», и не абы кем, а сразу ведущим разработчиком. Такое предложение совсем вскружило голову сыну, он и слышать не хотел никакой критики в свой адрес, уверенный в том, что поступает единственно верно. Но отец остался при своём – кто-то должен поднимать в стране свою собственную ай-ти отрасль, невзирая на трудности и на неудобства. Может быть, он чего-то не понимал в современном устройстве мира, но переделывать свои представления о нём никакого желания не испытывал. Степан Сергеевич был человеком старой закалки, в голове его успевшие заплесневеть понятия о честности и морали никак не хотели уступать место веяниям новых времён. Степан отправил сыну две эсэмэски – одну, когда прозвучал диагноз супруги, и вторую, когда она умерла. Сын ни разу так и не ответил и на похороны приехать тоже не соизволил. Только жена его, Эля, позвонила один раз, чтобы попробовать объяснить, что неотложные дела не дают Павлу возможности прилететь, но матери он, как уверяла Эля, обязательно позвонит и сам ей всё объяснит. Но и Софье он тоже не позвонил. По крайней мере, супруга, пока была в силах говорить, темы этой не затрагивала, а Степан не хотел лишний раз напоминать ей о чём-то плохом. У Степана не было на сына ни обиды, ни злости, просто мерзко становилось на душе, когда он начинал о нём думать. Перед ним Степан Сергеевич уж точно ничем не провинился, разве что воспитал не надлежащим образом, но это совсем другое. Очень много времени занимала работа, которой он по молодости отдавал все свои душевные и физические силы.
После смерти Софьи и скромных похорон, на которых присутствовали немногочисленные родственники со стороны жены, Степан Сергеевич даже не заметил, как прошёл отпуск. Бо́льшую часть времени он просидел перед выключенным телевизором, уперев в чёрный экран отсутствующий взгляд. Он не мог бы теперь вспомнить, о чём думал все две недели, или чего ел, или выходил ли вообще из дома и разговаривал ли хоть с кем-то. Пустота. Одна только пустота, точно вырезали из его жизни целых четырнадцать дней. Похудевший, рассеянный и в подавленном настроении от попытался вернуться к работе, думая забыться на какое-то время в ней. Но работа не стала для него панацеей. Только обузой. Дела, которые он вёл в это время, разваливались. Коллеги стали понемногу сторониться его, предпочитая в опергруппах другого следователя, Андрюху Егорова. Кабинет Кудрина, раньше заполненный суетой и густым запахом разгорячённых мужских тел, смешанных с табачным перегаром, словно осиротел. Кроме капитана, там остался только лейтенант Самойлов, но тот всё больше молчал, разбирая бумаги и часто отлучаясь на перекуры. Скорее всего, после ухода на пенсию Кудрина он метил на его должность и теперь просто привыкал к будущему своему месту.
Не хотелось сегодня капитану выходить из машины. Он достал вторую сигарету и щёлкнул зажигалкой. Но вторая отчего-то уже не зашла. Кудрин нахмурился, бросил сигарету в лужу и закрыл окно. Тяжело вздохнул и, выйдя наконец из автомобиля, поднялся на второй этаж, не встретив в коридорах ни одного человека.
В кабинете за своим столом сидел Самойлов, привычно разбирая деловую макулатуру.
– Привет, Сергеич, – сказал он.
Степан протянул ему руку и поздоровался.
– Шеф заходил, тебя спрашивал. Сказал, чтобы ты к нему заскочил.
– Чего хотел? – недовольно спросил Кудрин.
– Да кто ж его знает, – развёл руками лейтенант. – Не доложился.
– А
