Я внесла в поисковую строку фамилию, имя и отчество, и дед сразу обнаружился… в базе данных жертв политических репрессий. Он не пропадал без вести; его арестовали на фронте по «сталинской 58-й» («антисоветская агитация»). Я привыкла считать свою маму человеком с невыносимым характером и, с тех пор как выросла и покинула родной дом, по возможности избегала общения с ней. Но когда я узнала, что она – дочь «врага народа», мне стало очень жаль ее. Тогда я задумалась о том, что истории семей моих родителей имеют отношение к тому, какую семью построили они сами и как в ней теперь живется. Конечно, все это было взаимосвязано. Как психолог, я знала, что это должно быть связано.
Тогда я начала живо интересоваться историей предков, почувствовав, что здесь и кроется разгадка. Стала строить первые предположения о том, какие признаки пережитого родственниками и предками я видела ребенком в родной семье. Таких признаков оказалось очень много! Чем лучше знаешь историю семьи, тем отчетливее видишь, что именно в ее жизни повторяется. Словом, именно тогда я и заинтересовалась межпоколенческой передачей травмы. И однажды мне попался не то чтобы еще один ключ, но очень хорошая поддержка в пути, на который я уже ступила. Мне снова вовремя подвернулась нужная книга: Бетани Уэбстер, «Обретение внутренней матери» (Уэбстер, 2021). Благодаря ей мои мысли стали приходить в порядок, и это дало возможность сделать еще один решительный шаг. Я прочитала, что отношение матери к дочери зависит от состояния ее собственного «внутреннего ребенка». На ее поведение с дочерью влияет пережитое ею самой в детстве в собственной травмированной семье. Я уже предполагала, что мамин детский опыт повлиял на то, какой матерью она стала. Как оказалось, Бетани Уэбстер написала именно о том, что я давно иллюстрировала примерами в своей книге, но пока еще не обозначила ясно. Травмированная мама иногда бывала ребячливой, как будто пыталась, хотя и с запозданием, получить нормальное детство, которого недополучила. Временами она испытывала панику, но чаще вела себя как абьюзер. Уэбстер отмечает: у травмированной матери дочь начинает чувствовать то, что чувствовала в детстве она сама. При этом происходит обмен ролями: я представляла для мамы ее саму в детстве, а мама выступала в роли собственной матери и вела себя агрессивно. Также иногда мать видела во мне агрессора и жаловалась, что я на нее «нападаю» (то есть она снова становилась ребенком, а я представлялась ей матерью-абьюзером). Уэбстер написала именно об отношениях матери и дочери, и я была поражена тем, как она понимает мою историю. Я почувствовала огромное облегчение; раньше мне казалось, что такая сумасшедшая ситуация была только в моей семье, что больше этого не испытал и не знает никто. Полученное подтверждение, что в жизни такое случается, причем очень часто, заставило меня перестать сомневаться и описать свой опыт.
Это, наверное, один из самых драматичных видов межпоколенческой передачи травмы в семьях. Мать относится к дочери так, как когда-то относились к ней. Дочь, испытав то, что когда-то испытывала
