подсел дед, у него оказались карты. В дурака я уже умел играть, и довольно неплохо. Чего тут не уметь – король бьет валета, валет сильнее десятки. Если козырь был крести, моя бабушка говорила: «Дураки на месте» – и смеялась, глядя на меня. Самое крутое – это две шестерки в конце оставить и в свой ход их открыть, оставить сопернику «на погоны».
Мы стали играть. Диман и Медведь разделись до тельняшек. Вагон наполнился теплом, стал слышен гомон, который, как старый транзистор сквозь помехи, пробивает себе громкость, рассеиваясь по разным частям пространства. Кто-то перелистывал кроссворды, поплевывая на пальцы, кто-то шаркал тапками в туалет, проводница гремела ложками.
– А ты, Колек, у нас игрок что надо, – прошамкал дед.
– У нас все во дворе играют. – Я гордо держал веер, стараясь не отворачивать рубашки.
БАБКА НЕ ЗАБЫВАЛ НАЛИВАТЬ, И ДЕСАНТНИКИ НЕСЛИСЬ В УВОЛЬНЕНИЕ С ТОЙ ЖЕ СКОРОСТЬЮ, С КОТОРОЙ Я НЕССЯ В НОВУЮ ЖИЗНЬ.
Позже, спустя много лет, я услышал, что какими бы случайными вам ни казались люди в соседних креслах кинозала, они не случайны. Они отражение нас самих, ответ на наши чаяния, доброта, которую заслужили, раздражение, которое несем в мир. В плацкартных вагонах поездов дальнего следования это волшебство работает с утроенной силой. Много раз я проверял это правило.
Бабку из армии не дождалась возлюбленная. Молчаливый, грузный, он не ходил курить на полустанках. Мял хлебный мякиш и, уткнувшись в кулак, смотрел в окно, как будто выискивая в лицах провожающих-встречающих людей кого-то знакомого. Ближе к вечеру я залез на верхнюю полку, и в окно мы стали смотреть уже вместе. Меня завораживали мотылявшиеся на ветру жестяные головы фонарей и кондукторы с флажками на переездах. Зачем они держат эти флажки, думал я, если машинист уже далеко впереди и не видит?
На всех вокзалах как будто работает один диктор; после короткой мелодии булькающим голосом объявляет отправление, и люди разных возрастов вдруг бегут обниматься и затаптывать окурки. Бабка поднимал мне наверх дольки апельсинов и, забирая кожуру, скидывал ее в пакетик под столом.
– Давай спускайся, сейчас Мишаня рыбу принесет, вон они, выторговывают.
Я спрыгнул на нижнюю полку. Ароматная рыбина «вошла» в вагон под неодобрение соседей. Да и кто, признаться, любит в духоте плацкартного еще и рыбину копченую нюхать. И, наверное, нас бы выгнали с ней, но десантники ехали домой после двух лет срочной службы, и не существовало той силы, что способна была отобрать у них душистых лещей.
Даже Бабка, печаль которого нарастала по мере приближения к дому, как будто ожил. У стола вдруг стало живо, по стене поползли отсветы вокзалов, а проводница включила освещение.
– Была такая байка, нам Пахом рассказывал. – Диман наливал новый стакан. – В тренировочный полет летит взвод десантуры, ребят двадцать. И один инструктор – старичок уже, дремлет постоянно, сидит на откидушке, лапы скрестит и сопит в усы. Тут вроде скука ведь, исследуем территорию,
