улыбался редко, только тогда, когда что-то приносило ему удовольствие, а общение с малышкой его радовало и успокаивало…
За мыслями он не заметил, как газета выпала из рук. Когда мужчина поднял её с пола, в глаза бросилось объявление о продаже…
Весна прошла, за ней лето. Наступила осень – самая скучная и нудная пора. Он не любил осень. Хотя в прошлом году она пролетела незаметно, ведь рядом была та девчушка с большими, просто огромными, внимательными глазами. А вот эта осень обещала быть ещё длиннее и скучнее, чем обычно – малышке запретили ходить одной в парк. И их общение, и без того редкое, прекратилось. Ему не хватало её. Ведь только с ней он мог общаться молча…
Зима захватила город. Снег налипал на окна, провода, деревья, застилал улицы белым покрывалом и приставал к прохожим, игриво залетая им за шиворот. А мужчина зажёг свечи – свет выключили ещё утром – и уселся перед огромным роялем. Его он купил в ноябре, когда зима всё ещё спала, а осень радовалась, продолжая навевать грусть. Сейчас, в свете свечей, белый рояль казался призраком, чем-то неестественным, нереальным. Будто не из этой комнаты. Мужчине казалось, стоит только закрыть глаза, и он исчезнет. Но рояль был настоящим. В этом мужчина убеждался, раз за разом касаясь клавиш… Он не слышал звуки, вспархивающие словно птички, стоит коснуться замков-клавиш. Он не слышал… Он чувствовал. Как тогда, в парке, когда он прочёл с лица музыканта, как со страниц книги, то, что он говорит людям своей музыкой. Мужчина не слышал ни тогда, ни сейчас! Но его чувства его не подводили. Сейчас он в них не сомневался. Поэтому сел на табурет перед инструментом и провел по клавишам пальцами. Он нежно коснулся одновременно двух, потом трёх, а следом и четырёх клавиш. Он нежно дотрагивался до каждой. Потом остановился, задумался и продолжил. Он перестал их гладить, стал бить по ним, пытаясь передать бедному инструменту всю боль, что накопилась в нём. Он стучал по клавишам яростно, потом спокойнее и спокойнее… Ярость прошла. Вылилась на белоснежный рояль. Осталась лишь усталость. Он ударял по клавишам всё тише и тише… а под конец упал на них и беззвучно заплакал, ударяя по одной клавише снова и снова…
В этот вечер многоэтажный дом слышал сквозь завывание ветра плач. Дикий плач, который то возрастал, то уменьшался, то был похож на старческий, то на детский… А в конце, когда эта истерика, не похожая ни на одну другую, стихла, лишь одна старушка слышала тихие всхлипывания в соседней квартире.
Шёл концерт. Он шёл уже третий час, но с самого его начала, с самых первых аккордов и до настоящего времени никто не шелохнулся. Все: дети и молодёжь, взрослые и старики – все они, молча, замерли, боясь спугнуть то, что сейчас было в зале. Даже охранник, обычно переминавшийся во время концерта с ноги на ногу, замер, завороженный музыкой. Казалось, она всюду. Музыка льётся широкой рекой по проходам, клубится в воздухе,
