протестовать, я только все испортила, Кирилл холодно простился и ушел. Я осталась одна посреди зала станции метро «Добрынинская». Вот тебе и «бедная богатая девочка».
Ситуация была отчаянная. Усугубилась она тем, что как раз в это время умерла мама… Болела она давно, но врачи уверяли, что операции и лечение помогут. Не помогли. Не выдержало сердце.
Как я тогда не рехнулась, до сих пор не понимаю. Вокруг творилось нечто несусветное – какие-то разговоры о завещании, мрачный, как туча, отец, бумаги, которые нужно было подписать. Не понимая, в чем дело, я подписывала. И только спустя несколько месяцев, обнаружила, что являюсь каким-то там акционером и совладельцем. Оказалось, что все это время моя тихая и незаметная, так и не научившаяся носить платье-коктейль и туфли на высокой шпильке, мама была партнером отца в его довольно запутанном бизнесе. А теперь и я должна им стать.
Ну уж дудки! Заниматься бизнесом я не умею и не учиться этому не собираюсь, и если уж мне не избавиться от своего денежного эквивалента, то пусть им занимается, тот, кто в это хоть что-то соображает. Я оформила все нужные доверенности и поручения, я отметала от себя весь этот мусор, а сама думала только о Кирилле. Он не звонил, не появлялся в тех местах Сети, в которых раньше его можно было легко найти. И даже его мобильник отвечал, что он «просит его не беспокоить».
Слишком громко будет сказать, что мне хотелось тогда умереть. Скорее, свернуться личинкой и впасть в анабиоз. Чтобы меня никто не трогал, не ковырял болячки, просто – исчезнуть на время.
Звонок раздался ночью.
– Прости меня, я не знал. Мне очень жаль…
И тишина. Я не могла ответить, горло свело болью, а я потом просто банально разревелась, как самая настоящая соплячка.
– Не плачь, – попросил он и, немного погодя, добавил задумчиво: – Оказывается, я не могу без тебя. Совсем.
Отец тогда буркнул; «Мезальянс!», за нашими спинами шипели «сливки общества», а те, кто ещё недавно строил глазки мне и моим капиталам, демонстративно отворачивались. Кирилл хранил каменное спокойствие, и только я понимала, как ему нелегко приходится. Ничего, через пару лет станет своим, никто и не вспомнит, кем он когда-то был. А пока нужно потерпеть, ведь мы есть друг у друга – бьющее в окно утреннее солнце, просыпающиеся влажные розы в саду, шелковая прохлада кровати и первый, ещё затуманенный сном взгляд любимых глаз.
Потом муж (какое, оказывается, прекрасное слово «муж»!) уезжал на работу. Он продолжал работать в какой-то компьютерной фирме, категорически отклонив предложение моего отца перейти к нему. Кирилл не хотел милости. Будь его воля, мы бы и жили в его квартирке и на его зарплату, и мне даже казалось это правильным. Но не папе. Он заявил, что не может рисковать – похищения родственников состоятельных людей происходили, да и сейчас происходят с удручающей регулярностью. И даже оплата выкупа не давала уверенности, что жертве сохранят жизнь.
