как у черепахи, веками.
– Ты ее востребуешь? – спросил он. – Ты, ее родственник, да?
– Рома, – с печалью сказал Мышкин, вспомнив Демидова. – Не сокращай мою и свою жизнь идиотскими вопросами. Я здесь хозяин. И я тебе говорю: она будет востребована. У нее есть родственники. Если откажутся – приходи и забирай.
– Нет у нее родственников! – с неожиданным упрямством заявил Бабкин. – Не я выдумал. А ты, наверное, умнее всех, да?
– Вот это ты правильно сказал! – похвалил Мышкин. – Умнее. Так что иди гуляй.
– А я говорю: нет родственников! Вот читай еще раз. Сам смотри. Плохо читал.
Мышкин посмотрел требование внимательнее. «Основание: близких родственников нет, тело не востребовано». Подпись Крачкова.
– Дурдом, а не клиника!.. – Мышкин растерянно возвратил бумажку и снова взял историю болезни. Да, в самом деле. Вот на первой странице, он не обратил внимания сразу: «Одинока. Близких родственников не имеет». Подумал и сказал решительно. – Нет, Бабка, не отдам. Скандал будет. Может, родственников и нет, но есть коллеги-демократы, что в сто раз хуже. Сейчас узнают, что померла, – толпой сюда нагрянут. По телевизору покажут. Такая реклама! Кто откажется? Нас тут сожрут, если труп пропадет.
– Ну все! Некогда мне ругаться! Сами начальники – сами решайте! – заявил Бабкин, взял носилки подмышку и ушел, загремев дверью.
– Литвак! – крикнул Мышкин.
– Я здесь, чего орешь? Не глухой, как некоторые! – недовольно отозвался от секционного стола Литвак. Он как раз взвешивал печень азиата.
Мышкин бросил на него косой взгляд: Дмитрий Евграфович, действительно, был глух на правое ухо.
– Брось ливер, подойди на секунду, пожалуйста, – вежливо сказал он.
Литвак со шлепком швырнул окровавленную печень обратно в брюшную полость трупа и нехотя подошел. Дмитрий Евграфович отметил, что струя алкогольного выхлопа у Литвака достигла полутора метров длины.
– Слишком ушел ты в работу, – проговорил Мышкин. – Не надорвись, драгоценный…
– Я вообще-то, всегда предпочитал полезный производительный труд, – пояснил Литвак. – Не заметил? А еще руководителем считаешься. На хрена нам такие руководители…
– Повтори мне, какие родственники запретили вскрывать Салье?
– Какую такую Салье? – коровьи глаза Литвака стали округляться и слегка выступили из глазниц.
– Вон ту! – указал Мышкин. – Бабушку русской революции.
– Бабушку демократии! – поправил Литвак.
– Видишь ее?
– Ну и что?
Мышкин глубоко вздохнул, задержал воздух ровно на двадцать секунд, медленно обвел взглядом прозекторскую, останавливаясь на каждом предмете, и когда почувствовал, что успокоился, медленно выдохнул. Литвак наблюдал за ним с нескрываемым интересом.
– Женя, – ласково спросил Мышкин. – Ты только что мне сказал, что вскрывать Салье запретили
