hasis>свободу. И то – не по собственному желанию. Не мог я видеть красу Земли – не так меня воспитывали. И если бы не мой свободолюбивый товарищ, Заревский Дмитрий, давно бы сгнил в дурном окружении.
Что–то увлёкся я. Однако же, именно такие думы и воспоминания приходили ко мне этим днем. Отыскал-таки я эту жалкую книжонку, да уж не пригодилась она мне – страшно глядеть на нее. В основном, записи были за прошлый год, да и не нашел я в них ничего примечательного. И все же не стал от нее избавляться: закинул в сумку, да и пусть себе там лежит, места почти не занимает.
После полудня решились мы с Дмитрием поглазеть на здешние красоты. Три дня лил дождь, да какой! Дороги размыл, а в доме теперь было сыро. Хозяйка посоветовала скакать прямиком через лес, а там свернуть на тропинку. В лесу они кое-как сохранились. Но то ли позабыла она родные места, то ли по неопытности нашей, тропинку эту мы долго искали. Я уже воротиться думал, а Дмитрий все смотрел, выискивал… уже и жеребцы наши недовольно фыркали, с нетерпением ударяя по сырой земле копытами.
Не знаю, сколько времени прошло, но отыскали мы ту тропинку. Точнее, отыскал мой приятель. «А ты все – давай воротимся!» – подначивал меня он.
Когда впереди показался проблеск света, Дмитрий крикнул: «Наперегонки!» – и, не дождавшись моего ответа, пустил коня в галоп. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Мой скакун был рад размять ноги, но все-таки не смог нагнать товарища.
Мы выбежали на просторную поляну, в центре которой мерцало озеро. Вода была чистая и прозрачная, а светлый песок на дне словно светился под солнечными лучами. Лес вдали плавно уходил вниз, открывая вид на несколько стоящих деревянных домиков. Они казались крошечными и будто не настоящими. Около них было что-то похожее на небольшой загон, но это «что-то» имело слишком маленькие размеры.
Эта поляна будто была вырвана из какого-то другого чудесного измерения и по ошибке перенесена на Землю. Солнце тут как-то иначе светило, краски были настолько яркими, что хотелось зажмуриться от восторга.
А вот и мой приятель: сидит на берегу и смотрит на меня, довольно ухмыляясь. Его светлые волосы приняли довольно забавный вид, издали он напомнил мне одуванчик.
– Чего ж ты, неужели заблудился? – ехидно произнес он, когда я слез с коня и уселся рядом.
Я не ответил, лишь улыбнулся. Мне сделалось радостно, ведь Дмитрий тогда был самым счастливым человеком на свете. Он любил природу больше, чем родной дом, чем что-либо другое. Я помню, как он часто говорил мне, что может говорить с небом, и небо ему отвечает по-своему, по-особенному. Что оно способно выслушать, что может поддержать, а может осудить за что-то или разозлиться. И оно всегда рядом, стоит лишь поднять голову. Еще помню его слова о том, что не встретят тебя нигде так, как встречает живой мир. И он будет любить тебя, если ты полюбишь его…
– Мой «Сонет Отчуждения» вновь отказались печатать, – обыкновенным, еще без сожаления голосом поделился Дмитрий. – Я долго думал над тем, почему люди не должны его увидеть. Не уж-то критический реализм вдруг стал чем-то запретным?
– Да, цензура уж слишком жестока. Везде ищут какой-то скрытый смысл даже там, где его быть не должно. – Я сделал паузу, собираясь с мыслями. – Быть может, цензоры считают, что правда откроет глаза людям и посеет раздор среди них. Их можно понять. Твоя поэма чудесна, но слишком «страшна» для настоящего. И многие стоящие внимания творения пропадают просто так. – Мои слова действительно имели значение, однако Дмитрий никогда не соглашался со мной. Меня огорчало, что наши мнения уж слишком разнятся в таких, казалось бы, самых простых вопросах.
– Правда все равно рано или поздно станет явью, это неизбежно, – между тем ответил мой друг. – Вопрос только в том, как скоро. И чем дольше ее будут скрывать, тем хуже будет… для всех. Нет ничего страшнее обмана, каким бы он ни был.
– Ты писал об этом в своей поэме, – вспомнил я.
Дмитрий улыбнулся – он был рад, что я запомнил содержание его работы. Но улыбка быстро потухла:
– Думаешь, все так просто? Цензоры поняли, что мое творение может стать одной из причин какого-нибудь революционного взрыва, и они решили скрыть это? Спасибо хоть, что не отправили куда подальше, хотя, замени я слово «беспощадная» на «несправедливую» или каким-нибудь сатирическим выражением с подобным значением, тот час получил бы «любезное приглашение». Они так бесстрашно скрывают очевидное, надеясь, что люд незряч…
– Они лишь следуют своим указаниям, – мои слова прозвучали довольно многозначно, но тогда я придерживался своей позиции, а мой приятель мог подумать, что я поддержал его. Поэтому наш диалог завершился.
Спустя некоторое время хорошее расположение духа снова вернулось к нам. Я помню, как на смуглом лице Дмитрия вновь загорелась улыбка, как серые глаза его светились искрами настоящего счастья. И я тогда тоже был счастлив. То были славные
